Книга Нареченные, страница 77 – Шелли Крейн

Калеб кивнул, и я услышала напряженный вздох.

– Мне кажется, ты драматизируешь ситуацию. Это же только выпускной. Уверена, твой отец сделал кучу фотографий, и я их посмотрю. – Стекло в двери рядом с мамой начало дребезжать, но она не заметила. – Я даже, если хочешь, сделаю тебе подарок.

Я посмотрела на нее невидящими глазами, пораженная ее бесстыдством. Над ее головой я увидела несколько голубых лент. Попыталась глубоко вдохнуть и проникнуться спокойствием Калеба, исподволь целовавшего меня в шею и старавшегося всеми силами успокоить.

– Это все из-за концерта, да? Ты расстроилась, что я не пришла на твой выпускной?

Я бросила взгляд на папу, чтобы посмотреть, какое у него лицо, потому что не слышала его мыслей. У него был виноватый вид, рассерженный и печальный одновременно, но он просто ждал, что я скажу или сделаю. У него не хватало слов.

На протяжении всей этой сцены Биш казался необычайно спокойным, и она ни разу не обратилась к нему. Я посмотрела и на него. Он не изменился в лице, только не понимал, о чем она говорит.

Я снова взглянула на нее и уже не отводила глаз. Она перевела взгляд на Калеба и улыбнулась.

– Простите, моя дочь невежлива. Я Сара, мать Мэгги. – Она протянула ему руку. – А вы?

– Калеб, – ответил он, но не пожал ее ладонь. – Жених Мэгги.

– Что? – прошипела она и глянула на меня. – Ты выходишь за него замуж?

– Да, мэм, выходит, – твердо произнес Калеб.

– Эта подростковая размолвка между мной и дочерью, – снова начала она любезным тоном, – не имеет к тебе никакого отношения. Ты не должен плохо относиться ко мне из солидарности.

– Уходи, – заявила я. Все оглянулись на меня.

– Что ты сказала? – прошептала мама с обиженным видом, но лицо у нее было страшным.

– Я сказала – уходи, – я наконец успокоилась и полностью овладела собой. – Мы прекрасно жили и без тебя.

– Знаешь, этот дом наполовину мой. Это я сделала его семейным гнездышком. Я заботилась о вас обоих, а вы ничего не дали мне взамен.

– Не дали чего? Нового цвета волос, новой диеты?

– Мэгги, я твоя мать. Я уже разговаривала с Джимом, и он…

– Я никогда не говорил, что ты можешь вернуться, – тихо произнес папа. – Я предупредил, что прежде всего ты должна решить свои проблемы с Мэгги, но никогда не приглашал тебя обратно.

– Ну, я пытаюсь.

– Немного поздновато, мне кажется.

– Джим, – взвизгнула она словно от обиды и сделала шаг в его сторону.

Я подняла руку вверх.

– Не прикасайся к нему. Уходи!

– Все-таки я твоя мать, и ты не можешь так разговаривать со мной…

Я шагнула к ней, приблизившись настолько, чтобы только она услышала мой шепот. В нос ударил запах приторных дорогих духов.

– Я знаю, что ты сделала. Знаю о моем отце и кухонном столе.

– Мы с твоим папой…

– Нет, не с ним, а с моим отцом, – я отчетливо произнесла это слово, чтобы до нее дошло его значение.

Мама поняла. Побледнела и стала нервно теребить сережку.

Невозможно.

– Поэтому он сердится на меня? Ты узнала и сказала ему?

– Нет, он сердится, потому что ты бессердечная.

Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но передумала.

Как она могла узнать?

– Я много чего знаю, – ответила я на ее мысли, и у нее широко распахнулись глаза. – Просто уходи. До твоего появления мы жили очень хорошо.

Ни слова не говоря, она взялась за свой чемодан и направилась к двери. Папа, увидев ее удрученное лицо, остановил ее:

– Ну-ка, зайди на минутку, Сара.

Она оглянулась.

– Не стоит.

Потом она вышла, и я осторожно закрыла дверь. Слишком осторожно, чтобы папа не увидел, как сильно я рассержена. Пусть думает, что я огорчилась из-за того, что она не пришла на мой выпускной, это лучше, чем правда. И я в который раз была вынуждена скрывать истину.

Я прислонилась к двери и услышала гомон разговоров вокруг, но была настолько выбита из колеи, что их содержание не доходило до меня. Потом, посмотрев на них, я поняла, что все обращались ко мне. И когда я сконцентрировалась, чтобы услышать их, на меня обрушился шквал обеспокоенных мыслей. Держа меня за руки, Калеб наклонился, всматриваясь в мое лицо. Папа с Бишем стояли у него за спиной.

Я плотно сжала глаза и простонала. Калеб попросил их перестать думать так громко, на секунду придержать эмоции. Я сделала глубокий вдох и открыла глаза.

– Ты в порядке, детка? – спросил Калеб и взял в ладони мое лицо.

Папа удивленно глянул на него. Он никогда не слышал, чтобы Калеб так меня называл. Вообще не слышал, чтобы кто-то, кроме него, так меня называл.

– Ну да, – ответила я и посмотрела на Биша.

Он стоял, прислонившись к стене и упершись взглядом в пол.

Она даже не посмотрела на меня, не сказала мне ни слова.

Я кивнула Калебу и обняла Биша. Мы были ближе, чем когда-либо прежде. Мы оба любили папу, который всем сердцем любил нас… Но не был моим настоящим отцом.

Биш отреагировал спокойно, однако обнял меня с удовольствием.

– Прости, девчоночка, – произнес папа, но посмотрел на Калеба, ухмыльнувшись тому, что теперь назвал меня так. – Может, мне следовало впустить ее в дом, когда она просила раньше…

– Н-нет. Это вряд ли бы помогло.

– Но ты так расстроилась.

– Это потому что я вижу насквозь все дерьмо, которое она с собой несет.

– О, – произнес папа, вспомнив про мои способности. – Прости, – повторил он. – Извините, ребятки, что она не смогла, не захотела… – Он покачал головой, не зная, как закончить фразу – и как сделать так, чтобы все стало хорошо.

– Но у нас есть ты, папа, – твердо заявила я, подчеркнуто выделив «папа», чтобы подтвердить, прежде всего себе, что он мой отец. И плевать на то, что написано на клочке бумаги. – Все хорошо, все с нами будет хорошо. Просто увидеть ее было шоком, вот и все…

Я высвободилась из рук Биша и задала Калебу молчаливый вопрос. Он кивнул.

– Папа, ты не возражаешь, если мы с Калебом останемся здесь на ночь?

– Конечно, нет, – удивился он и пошел в кухню. – Я заказал пиццу.

Биш как-то странно проворчал, и я поняла: что-то не так. Папа, обернувшись, улыбнулся.

– Я хотел сказать, четыре пиццы.

Мы все неловко рассмеялись, стараясь избавиться от неприятного осадка после маминого визита, а Биш кивнул в знак одобрения и согласия. Чуть позже мы сидели за столом, ели пиццу (одна была без оливок), и Биш рассказывал нам о Нью-Йорке. О том, что каждый день по дороге на работу проходил мимо Голого Ковбоя. Ему приходилось составлять для босса расписание процедур по педикюру, маникюру и мелированию волос, что он делал каждые две недели.