
Онлайн книга «Фигурные скобки»
Рядом с ним, не обращая внимания на фактор живого соседа, громко щебечет, думать надо, студентка. Убеждает кого-то не верить их общей знакомой. Хочешь не хочешь, а не слышать нельзя: — Вы с ума сошли! Не вздумайте верить, она всех обманет! Ни в чем ей не верьте. И тебя тоже обманет! Она же такая! Ты не знаешь, мы на осеннем выезде играли в «правду», короче… ну, и кто-то ее попросил назвать число. Короче, сколько было парт неров. Знаешь, сколько сказала? Тринадцать! Ну, ведь это ж смешно. Зачем так врать откровенно? Все же поняли, что она уменьшает. Нет, есть, конечно, для кого и такое ужас-ужас, я понимаю, но мы, мы же знаем ее, мы же все в теме. Короче, она поняла, что ей никто не поверил, ей стало стыдно, что так лажанулась, что поймали на лжи… так ты думаешь, она как повела? Созналась в обмане?.. Как же!.. Если б созналась, мы бы, может, простили вранье, так она же, короче, стала оправдываться… будто она чуть ли не в церковь ходит давно… В общем, стыдоба, прос то стыдоба… Представляешь? Не надо ей верить. Обманет. Капитонов встает и боком к проходу, и по проходу пробирается к двери. 22:09 — Евгений, — представляет Марина Капитонова мужу, а Капитонову — мужа: — Тодор. И с наигранной гордостью: — Настоящий бельгиец. — Но не Пуаро, — показывает Тодор пальцем на отсутствие усов, щекоча себя под носом. Капитонов не замечает акцента. Настоящий бельгиец — крупный брюнет. Покойному Мухину противоположность. — Моя мама болгарка, мой отец из Брюсселя. Штаб-квартира НАТО. Капуста. Кружево. Пиво. Моментально вспомнен контекст. Надо ли Капитонову рассказывать о своих родителях? — Короче, русский, — заключает Марина. — Укороченный русский, — подхватывает Тодор. — Почему это ты укороченный? — Ну как же? Кто-то из ваших сказал: широк русский человек, надо укоротить. — Там, по-моему, было «сузить». — Неважно. Болтовня продолжается в комнате. — Женя тоже в Бюсте работал, — сообщает мужу Марина. — В бюро статистики, — отзывается муж, давая понять Капитонову, что понимает жену. (В Бюсте, вместе с Мухиным — тоже.) Над чем работает он сам, Тодор начинает рассказывать, открывая бутылку болгарского красного (гость отказался от водки): он работает над… Но тут Капитонов уже не уверен, что за поприще это — пищевая промышленность, медицина, пиар? Задав по ходу рассказа вопрос, Капитонов понял, что лучше не спрашивать: настоящий бельгиец чересчур обстоятелен. Что-то связано с кисломолочным напитком, традиционно производимым в одном из горных районов Болгарии, где еще в позапрошлом веке было отмечено большое число долгожителей. В свое время этим кисломолочным напитком заинтересовался профессор Мечников, лауреат, между прочим, Нобелевской премии по медицине — большую часть исследований он провел в Париже, в Пастеровском институте, где, кстати, хранится урна с его прахом. — За встречу, — предлагает Марина. Когда рассказывает Тодор, она смотрит чуть в сторону, на ту часть стола, на которой салфетки в подставке, и лицо у нее ничего не выражает, кроме напряженного ожидания. Русский Тодора настолько чист, что готов в нем выдать нерусского. Но возможно, Капитонов льстит себе, желая показаться самому себе проницательным. Йогурт (с ударением на втором слоге в соответствии с новой нормой русского языка и исторически правильным (что Тодор умудрился, к слову, отметить) произношением), производимый на Западе, совсем не йогурт. Как и производимый в России по западным технологиям. Нельзя забывать, что писал Мечников о молочных микробах и их пользе. Мечникова интересовала проблема естественной смерти. Это когда у организма, пресыщенного жизнью, притупляется страх смерти, и тому в известной степени способствует правильное питание. Тодор сам говорит: — За здоровье. Капитонову странно, что не может понять, серьезен ли Тодор или это он столь изощренно маскирует иронию. Нравится ли Капитонову Петербург, интересуется настоящий бельгиец. — Я отсюда уехал не так давно. — Да. Мне это известно. Но заметны ли изменения, хотелось бы знать. — Сосульки, — отвечает Марина за Капитонова. — Что поделать, такая зима! — восклицает Тодор. — А не скучаете? Москва — не Санкт-Петербург. — Нет времени, а то бы, конечно, погулял по городу. — Скользко, скользко! Все ноги ломают. Вон Татьяна Игнатьевна сломала шейку бедра! Капитонов не спрашивает, кто такая Татьяна Игнатьевна. И Марина не говорит. Марина просит его рассказать о конгрессе. Капитонов рассказывает в двух словах, как он сам понимает смысл того, чему участником ему случается быть, но не может ответить на вопрос Тодора о Копперфильде — он не знает, почему давно ничего не слышно о Копперфильде. — В таком случае я вам сам расскажу. Рассказывает. Если верить Тодору, в Соединенных Штатах фокусы патентуются с обязательным условием публикации секрета через семь лет. Годы триумфа прошли, и теперь патенты вывешены в интернете. Тодор читал на английском, изучал, разбирался, он все теперь знает. — Ну и как же ему удавалось летать? — спрашивает Марина. — Он же правда летал? Тодор объясняет: с помощью сверхкрепких тончайших волоконных нитей и особым образом вращающихся полуколец. Или просто колец — Капитонову не интересны секреты Копперфильда. — А вы, значит, умеете отгадывать двузначные числа? Я могу загадать? — Извольте, — говорит Капитонов. — Да, загадал. — Но только двузначное! — вмешивается Марина. — Заинька, я понимаю. — Прибавьте двенадцать, — говорит Капитонов. — Да, — отвечает Тодор. — Отнимите одиннадцать. — Да. Капитонов задумался. — Или я ошибаюсь, или — десять. — Да. — Десять? — Да. Да. — Не помню, чтобы кто-нибудь загадывал десять. Наименьшее из двузначных. — Тодор минималист, — говорит Марина. — Нет, я не минималист. Можно еще? — Нельзя, — говорит Марина. — Почему же нельзя? Конечно, можно, — разрешает Капитонов. — Нельзя. Хватит. — Да почему же? — Второй раз может не получиться. — Ерунда, получится. Ну а если и не получится, то что? |