Онлайн книга «Гигиена убийцы. Ртуть»
|
– Я в этом уверен. – Вы законченный псих. Вашей больной голове невдомек, чтó такое убийство без всякой мистики? Хотите знать, что происходит со свежим трупом сразу после смерти? Мочеиспускание, да-да, и опорожнение прямой кишки. – Вы омерзительны. Прекратите ломать комедию, мне от вас тошно. – Ах, вам от меня тошно? Убивать людей – это ничего, зато мысль, что ваши жертвы писают и какают, вам невыносима, да? Верно, мутная вода была в вашем озере, если, нырнув за телом кузины, вы не увидели, как всплывает содержимое ее кишечника. – Замолчите, ради бога, сжальтесь! – Сжалиться? Над кем? Над убийцей, который зажимает нос от естественных последствий своего преступления? – Я клянусь вам, клянусь, что все было не так, как вы говорите! – Да ну? У Леопольдины не было мочевого пузыря и кишок? – Были, но… все было не так, как вы говорите. – Скажите лучше, что эта мысль вам претит. – Да, эта мысль мне претит, но все было не так, как вы говорите. – Вы так и будете повторять одно и то же до конца своих дней? Лучше объясните толком. – Увы, я не могу толком объяснить мою убежденность, но я точно знаю, что все было не так, как вы говорите. – Знаете, как называется такого рода убежденность? Самовнушением, вот как. – Мадемуазель, так мы с вами никогда не поймем друг друга; вы позволите мне рассмотреть вопрос под другим углом? – Вы уверены, что есть другой угол? – Имею слабость так думать. – Ладно, валяйте, если на то пошло. – Мадемуазель, вы когда-нибудь любили? – Ну, дальше ехать некуда! Это что, рубрика «Сердечная почта»? – Нет, мадемуазель. Если бы вы любили хоть раз, вы знали бы, что это совсем другое дело. Бедная, бедная Нина, вы никогда не любили! – Вот только не надо со мной сюсюкать! И потом, не называйте меня Ниной, мне от этого не по себе. – Почему? – Не знаю. Слышать свое имя в устах убийцы, вдобавок похожего на свинью, – в этом есть что-то гадкое. – Жаль. А мне так хочется называть вас Ниной. Чего вы боитесь, Нина? – Ничего я не боюсь. Вы мне просто противны. И не называйте меня Ниной. – Как жаль. Мне просто необходимо называть вас по имени. – Почему? – Бедняжечка вы моя – взрослая, тертая, а в некоторых вопросах – сущее дитя новорожденное. Вы не знаете, что это значит, когда хочется называть кого-то по имени? Думаете, весь род человеческий вызывает у меня такое желание? Нет, детка. Если чье-то имя просится на язык из глубины души, значит этого человека любишь. – ?.. – Да, Нина. Я люблю вас, Нина. – Может, хватит пороть чепуху? – Это правда, Нина. Во мне шевельнулось предчувствие некоторое время назад, потом я решил было, что ошибся, но нет, я не ошибся. Это я и хотел вам сказать, когда умирал. Наверно, я не смогу больше жить без вас, Нина. Я вас люблю. – Очнитесь, не сходите с ума. – Я никогда не был так разумен. – Вам это не к лицу. – Не важно. Каков я – это больше не имеет значения, я весь ваш. – Перестаньте блажить, господин Тах. Вы меня вовсе не любите, и я это знаю. Во мне нет ничего, что могло бы вам понравиться. – Я тоже так думал, Нина, но моя любовь выше всего этого. – Ради бога, не говорите, что вы полюбили меня за мою душу, а то я зарыдаю от смеха. – Нет, моя любовь еще выше. – Что-то вы вдруг так высоко воспарили. – Неужели вы не понимаете, что истинная любовь не знает критериев? – Нет. – Как жаль, Нина, и все же я вас люблю, со всею тайной, что кроется в этом глаголе. – Постойте, я поняла! Вы ищете достойный финал к роману, да? – Если бы вы знали, до чего мне этот роман стал безразличен в последние несколько минут! – Не верю. Эта незавершенность не дает вам покоя. Вы были убиты, узнав, что между вами и мной нет никакой связи, вот и сочинили ее сами на скорую руку, выдумав какую-то внезапную любовь. Вам так невыносимо отсутствие значимости, что вы способны на самую чудовищную ложь, лишь бы притянуть за уши глубокий смысл там, где его нет и быть не может. – Какое заблуждение, Нина! Любовь вообще не имеет смысла, именно поэтому она священна. – Нет уж, на ваши словеса я не куплюсь. Вы никого не любите, кроме мертвой Леопольдины. И не стыдно вам предавать единственную любовь вашей жизни, держа передо мной эти заведомо лживые речи? – Я вовсе не предаю ее, наоборот. Своей любовью к вам я доказываю, что Леопольдина научила меня любить. – Софизм. – Это был бы софизм, не будь любовь подвластна иным законам, чуждым законам логики. – Послушайте, господин Тах, пишите всю эту чушь в своем романе, забавляйтесь на здоровье, а я вам не подопытная свинка. – Нина, я вовсе не забавляюсь. Любовь существует не для забавы. Любовь – чтобы любить, и только. – Как вдохновляюще. – Да-да. Если бы вы могли постичь смысл этого глагола, вы вдохновились бы, Нина, как вдохновлен сейчас я. – Оставьте ваше вдохновение при себе, прошу вас. И перестаньте называть меня Ниной, иначе я за себя не отвечаю. – Не отвечайте за себя, Нина. Позвольте только любить вас, если вы сами не способны полюбить меня в ответ. – Полюбить? Вас? Только этого не хватало. До какого надо дойти извращения, чтобы вас любить! – Дойдите до извращения, Нина, вы так меня осчастливите. – Я бы себе не простила, если бы осчастливила вас. Меньше всех людей на земле вы достойны счастья. – Не могу с вами согласиться. – Естественно. – Я безобразен, я зол и подл, я, может быть, самый гадкий человек на свете, и все же у меня есть одно редкое достоинство, столь драгоценное, что за одно это я достоин любви и счастья. – Постойте, я угадаю: скромность? – Нет. Я сам назову мое достоинство: я умею любить. – И за этот высший дар я должна омыть слезами ваши ноги и сказать: «Претекстат, я люблю вас»? – Повторите еще раз мое имя, это так приятно. – Замолчите, а то меня стошнит. – Вы чудо, Нина. Вы необыкновенная: огненный темперамент и твердый характер, пламя и лед. Вы горды и бесстрашны. У вас есть все, чтобы быть несравненной любовницей, – если бы только вы вдобавок умели любить. |