Онлайн книга «Змеи и лестницы»
|
…Покинув бар и оказавшись в одиночестве, Вересень развернул записку мертвой девушки, адресованную мертвому парню. Он перечитывал ее снова и снова, но никак не мог понять, что она означает. ТЕПЕРЬ Я ЗНАЮ, ЧТО ТАКОЕ ТИМБУКТУ. НЕ САМОЕ ЛУЧШЕЕ МЕСТО НА ЗЕМЛЕ. А ВЕДЬ Я ПОЧТИ ПОВЕРИЛА В НЕГО. ЖАЛЬ. Что это еще за Тимбукту? Какое-то географическое название, место на земле. Жизнь в нем не сахар, если верить записке. Любой из дней, как бы он не начинался, заканчивается там паршиво. Разбитым сердцем, разбитыми мечтами. Бедное дитя. Вересень вдруг снова подумал о Кате Азимовой. Собственно, мысли о Кате не покидали его все последние два года. Отделившись от остальных мыслей, они заняли в голове Вересня особое место. Потайное – за занавеской, которую никто не отдернет без надобности. Но стоит только подуть даже легкому ветерку, как ткань взметнется парусом, воспарит, и – пожалуйста! – вот она, Катя. Никуда не делась, хотя миллион раз намеревалась уйти. Покинуть Вересня навсегда. В разное время ветер носил самые разные имена, некоторые из них, несомненно, удивили бы саму Катю. Сейчас ветер, отдаленно напоминающий африканский самум, назывался Кристина. У роковой красавицы Азимовой общего с Крис было еще меньше, чем с мальчиками, которых крадут цыгане, – так хотелось думать Вересню. Девушка по вызову, циничная охотница за деньгами и, – если повезет, – за состояниями. Небрезглива ровно настолько, чтобы лечь в постель с кем угодно. Но при этом не лишена романтизма и сентиментальности – об этом свидетельствует текст записки. Составленной весьма недурно, если учесть обстоятельства при которых она писалась. О чем может говорить письмо? Об обманутых ожиданиях. Принц оказался банальным проходимцем, но это вызвало в Крис не ярость – сожаление. Ярость сжигает за собой все мосты, вернуться к исходной точке невозможно. Сожаление на такой поступок не способно, не готово; оно оставляет шанс проходимцу снова стать принцем. Оно готово поверить, что все происшедшее – случайность. Что это – не конец отношений. Не тех отношений, в которые Крис вступала почти ежедневно и которые (как предполагал Вересень) довольно щедро оплачивались, – совсем других. Эти отношения ищет любой человек, иногда – всю жизнь, имя им – любовь и привязанность. Он снова подменяет понятия, вот черт. Наделяет гостиничную шлюху душой, полной всепрощения и сострадания. Всему виной записка – изящная и так много говорящая посвященному. Легко представить, что ее писала Катя Азимова, которая носила в сумочке не самые простые книги. А шлюхи vulgaris романтических записок не пишут. Они не моют окон в самом начале августа, – или, на худой конец, нанимают для этого специально обученного человека. Что произошло между Крис и Вернером Лоденбахом вечером девятнадцатого июля? Известно что. Неизвестно лишь когда и почему всплыл этот хренов Тимбукту. Символом чего он был? Этого Вересень не узнает никогда. А вот разузнать подробности жизни Крис ему вполне по силам: для этого необходимо связаться с Владимиром Афанасьевичем Речкаловым, ворон ворону глаз не выклюет. …Прежде чем покинуть отель, Вересень ненадолго задержался на ресэпшене. – Вы не сказали, что к вам в отель приходил следователь, – мягко попенял он Кириллу. – По поводу одной девушки, которая… иногда посещала бар. – Разве вы интересовались девушкой? – Нет. – Вот видите. А я привык отвечать лишь на поставленные и четко сформулированные вопросы. – Хорошо. Что вы знаете о той девушке, Кристине? – Ничего. Здесь бывает много девушек, всех не упомнишь. – Она была знакома с Вернером Лоденбахом. – Ну и что? Девушки здесь для того, чтобы знакомиться с клиентами. Это их работа. Моя работа – служба приема и размещения. Никаких точек соприкосновения между мной и этими девушками я не вижу. А вы? Такого на арапа не возьмешь, – грустно подумал Вересень. Только факты могут припереть его к стене. И ощущение опасности, которое дает информация, узнанная случайно. Очевидно, подобной информацией портье и впрямь не располагает, оттого и ведет себя так вызывающе. – Хорошо. У вас в холле стоит видеокамера… – Две видеокамеры, – уточнил Кирилл. – Я бы хотел ознакомиться с пленками за девятнадцатое и двадцатое числа прошлого месяца. – Это невозможно. – Почему? Правила отеля? – Это невозможно физически. Записи стираются каждые три недели. Так что самое раннее, что отель может предоставить – последний день июля. Как Вересень мог забыть об этом? Стирать записи с пленок видеонаблюдения – обычная и повсеместная практика. Не только отельная. Уж не этим ли объясняется то, что Вернер Лоденбах всплыл в отчетах всех заинтересованных ведомств лишь спустя месяц после своей гибели?.. * * * – …Мемориальная доска? – шумно удивился Литовченко. – Уже повесили? Оперативно. Что ж ты молчал? Это дело обмыть надо! – Доска не моя. Вересень поморщился: плоская шутка про доску на фронтоне дома преследовала его последние полтора десятка лет. Шутили все – коллеги по работе, немногочисленные приятели по институту и просто знакомые. Это была чисто мужская реакция – женщины до такой глупости не опускались. Вересень проживал в самом начале улицы Мира, в доме номер шесть, на последнем же – шестом этаже. Ничего примечательного в этом – порядком обветшавшем – строении стиля «модерн» не было. Кроме вышеупомянутой доски, которая гласила: В этом доме жили с 1935 по 1941 г. выдающиеся кинематографисты, педагоги, народные артисты СССР СЕРГЕЙ АПОЛЛИНАРЬЕВИЧ Г Е Р А С И М О В ТАМАРА ФЕДОРОВНА М А К А Р О В А Вересень старался лишний раз на доску не смотреть, чтобы не портить карму себе, а заодно и Сергею Аполлинарьевичу и Тамаре Федоровне – людям, безусловно талантливым, хотя и творившим не в самые лучшие времена. Они уж точно не заслуживали тех неандертальских барельефов, что были привинчены к доске. При этом С.А. был похож на бандюгу, не брезгующего гоп-стопом, а Т.Ф. являла собой классический пример воровки на доверии. Интересно, как отнесется к сомнительной эстетике доски дурацкий парень? Вопрос был далеко не праздным, ведь вчера вечером Мандарин переселился к следователю. Этому предшествовали драматические события, которые лишь подтверждали старую, как мир, истину: любовь с первого взгляда существует. Через день после отъезда Вересня из Ольгино ему позвонил Додик и попросил о встрече. – Давай в конце недели. У меня очень много дел. |