Книга Ричард Длинные Руки - конунг, страница 37 – Гай Юлий Орловский

С поля доносятся однообразные удары железа по железу. Под падающее лезвие меча всякий раз вовремя подставлен щит, иногда щит бьется о щит противника, на трибунах галдеж, знатоки подсчитывают, сколько ударов щитом по корпусу провел граф, а сколько виконт, закатное солнце красиво и грозно блещет на остриях широких мечей и на доспехах, оруженосцы с обеих сторон устали стоять в позах низкого старта, выпрямились и смотрят на схватку уже спокойнее.

Мои рыцари ворчали, жаждется чистой победы, но бой затягивается, уже второй час пошел, удары стали реже. Оба дышат тяжело и хрипло, сами шатаются от богатырских замахов, все чаще промахиваются.

Наконец сэр Растер, хоть и большой любитель пеших поединков, бросил злой взгляд на барона Альбрехта.

– Сэр Ричард…

– Сэр Растер?

– Они молодые, – сказал он с неохотой. – Устают и… тут же отдыхают. Так драться могут до утра. А то и весь следующий день.

– Что предлагаешь?

– Объявить, – сказал он, – что бой длится до захода солнца. Если не будет чистой победы, проигравшего назовем по числу пропущенных ударов.

Я посмотрел по сторонам, барон перехватил мой вопрошающий взгляд и нехотя кивнул.

– Этот конь в железе прав.

Я сказал нетерпеливо:

– Все!.. Объявите мою волю. Милостивую и все такое. Направленную в интересах человечества, мира и спокойствия всех участников турнира, будь они на поле, на трибунах или в кустах за пределами… Нет, это не надо, такое просто подразумевается.

После объявления герольда о новых правилах схватка сперва оживилась, звон металла послышался чаще, противники снова начали передвигаться по арене, а не просто тупо обмениваться ударами, однако солнце сползло к темному краю земли, коснулось, сплюснулось, как яичный желток на сковороде, очень медленно и неохотно продавливается в темноту, а на поле удары звучат все так же монотонно и ровно.

Я сказал с неохотой:

– Я согласен с вами, барон. Пора назвать победителя.

– Сделаете это сами? – поинтересовался он любезно.

Я сказал испуганно:

– Я что, сумасшедший? В таком важном деле, когда обязательно обидишь болельщиков другой стороны, я стану брать на себя такой груз? Нет уж… а вы не хотите?

Он замотал головой.

– Ни в коем случае!

– Тогда соберем голоса присутствующих рыцарей, – сказал я. – К стыду своему, не могу точно сказать, кто показал себя лучше.

Растер прогудел:

– Я все-таки отдал бы свой голос графу Олдвудскому. Но, боюсь, во мне говорит больше солидарность…

– Солидарность? – переспросил я. – Вы тоже граф, сэр Растер? Чего не признаетесь?

Он пробормотал польщенно:

– Что, похож?.. Нет, но я поставил на графа, а если выйдет победителем, барон Альбрехт неделю мне будет чистить сапоги.

Еще четверть часа рыцари совещались, затем чаша весов склонилась на сторону графа Олдвудского, хотя и виконт отстал от него всего на один голос.

Сэр Растер, злорадно улыбаясь, похлопал себя по поясу. Барон Альбрехт, мрачный, как грозовая туча, морщился и кривился, но полез за монетами.

Я подумал, что чего-то недопонимаю: у них же эти монеты постоянно переходят туды-сюды, никто ничего не теряет на самом деле, чего такие кислые?

Под гром аплодисментов сэр Айсторн поехал вдоль ограды, везде ему кричали «ура», а когда завершил круг почета, я принял из рук сэра Жерара золотую корону, украшенную бриллиантами, и когда победитель остановился внизу, я поднял руки над головой, демонстрируя корону.

Снова ликующие вопли, гром аплодисментов, сэр Айсторн медленно наклонил копье, острие легло на барьер прямо передо мной. Я смотрел в его молодое и подернутое усталостью лицо, мелькнула шальная мысль, а нет ли у него желания сделать резкое движение рукой вперед, чтобы копье с хрустом пробило мне грудь, а стальной конец рассек сердце…

Принужденно улыбаясь, я нацепил корону на кончик копья, он поклонился и так поехал дальше вдоль рядов, где женщины обещающе улыбаются, строят глазки, хихикают, смотрят кто с нежностью, кто с деланым равнодушием, кто вообще напускает на себя неприступный вид.

Самые признанные красавицы, о которых идет слава по всему Сен-Мари, дочери могущественнейших лордов, поглядывают друг на друга ревниво, сэр Айсторн едет все медленнее, я просто вижу, как он вдруг осознал, что, выбирая одну, тем самым обрекает себя на злословие со стороны всех остальных. Это вот последний миг в его жизни, когда все эти красавицы к нему относятся с любовью и нежностью, заглядывают в глаза и страстно хотят понравиться.

Он остановил коня вблизи от нас, слева от меня блистательная леди Розамунда, а дальше тот единственный вид цветника, на который так любят глазеть мужчины. На самом конце та скромница, которую он просил повязать на кончик его копья ленту.

Сейчас ей подруги что-то нашептывают в оба уха, та смущается, краснеет и наклоняет голову, а когда граф Олдвудский снова тронул коня, они оба продвинулись еще на несколько шагов и остановились прямо перед повязавшей ему ленту. Девушки застыли, как лягушата перед огромной страшной змеей, вытянули шеи и смотрят расширенными глазами.

Я покосился на блистательную Розамунду, она, как гордый лебедь среди серых уток, держится с королевским достоинством и смотрит на юного графа с приветливым безразличием.

Он медленно опустил копье. Затупленный за время боев кончик лег на барьер перед золотоволосой скромницей.

– Леди Хорнегильда, – произнес он громко, – прошу принять эту корону королевы турнира! Я, лорд Айсторн из Олдвуда, считал всегда и считаю ныне, что вы самая прекрасная из всех женщин, что создал Господь нам на радость и счастье!

Лица остальных женщин на минутку застыли, потом все начали принужденно улыбаться, заговорили между собой, зато простой народ, для которого все знатные женщины одинаковы, разразился ликующими воплями.

Сэр Растер сказал с сомнением:

– Эту я не знаю…

– Наверное, – предположил Альбрехт, – подруга детских игр.

– Хороший рыцарь, – сказал Арчибальд с одобрением. – Не стал подлащиваться к знатным семействам.

– И заслужил неудовольствие всех женщин.

Альбрехт возразил:

– Неудовольствия было бы больше, выбери он одну из наиболее знатных. А так сойдутся во мнении, что сэр Айсторн дурак и ничего не понимает.

Сэр Растер закряхтел, устраивая ушибленное тело в кресле, сказал задумчиво:

– Мне кажется, нашему сюзерену пора что-то делать.

– Что? – спросил я.

– Провести даму к ее месту, – пояснил он. – Как хорошо, что они сами никуда не ходят!

– Сплюньте, – посоветовал я. – Впрочем, если бы помогло, сам бы все заплевал.