Онлайн книга «Сторож брату своему»
|
Батталь тоненько заскулил, не отпуская глазами лезвие. – Это хорошо, что ты сознаешь свою вину, – успокоительно похлопал его по плечу один из державших веревку. – Легко через Мост Лезвий пойдешь… Манат степенно кивнула, подтверждая его правоту – чем сильнее покаешься, тем легче путь на Ту Сторону, это истинная правда… – Не бойся, не бойся, все будет хорошо, – улыбнулся старичок, показывая беззубые десны. – Все будет хорошо… Батталя взяли за подбородок и далеко запрокинули голову. – Лжесвидетелю – смерть! – выдохнула площадь. Чайханщик сделал на горле человека глубокий надрез и быстро подставил посудину. Вскоре на ковре остались четыре трупа. Манат осушила последнюю чашу. И пролаяла над толпой: – Отнесите тела на холм, в старую каабу, их обглодают звери и ветер. С мертвецами положите все неправедно нажитое имущество, подаренное глупым халифом. Налагаю заклятие – это золото не достанется никому из живущих. Справедливость восстановлена. Радуйтесь! И площадь снова вскинулась и опала в благодарных поклонах. * * * Нахль, тот же день На помосте во дворе бойко играли музыканты: один бил в дарабукку, второй посвистывал на флейте, третий отчаянно терзал струны лауда. Певичка – из дешевых, ярко накрашенная и едва одетая – извиваясь, проводила ладонями по грудям и пела: Не могу я опомниться от безумной любви, Стало сердце мое безразлично к упрекам, к мольбе, Днем и ночью меня постоянно забота грызет, И ничем отступиться от муки моей не могу! Если вылечить сердце невозможно от этой любви, То тоска пересилит и погубит меня! [18] Сайф ибн Дарим стоял на террасе и счастливо пошатывался от выпитого. Парчовый лиф сполз с одной из смуглых грудок певицы, обнажая розовый сосок. – Вах, роза, вах, роза садов, черноокая гурия рая! – зацокал языком почтенный Марзук, содержавший этот просторный дом у базара. Девица развела руки и затрясла выпуклым животом с прекрасными складками – золотые динары, нашитые на пояс прозрачных шальвар, призывно забрякали. – Клянусь разводом моих жен и освобождением моих рабов! – воскликнул Сайф ибн Дарим. – Я войду к этой женщине! – Динар на поясок, – умильно улыбнулся господин Марзук. – Иии-ик… – счастливо икнул Сайф. – Непременно!.. Еще вина! И несите же, наконец, сочных, жареных цыплят!.. Его снова шатнуло. – Я должен облегчиться, – строго сказал бедуин сам себе и принялся задирать подол рубахи. – Эй, братец! – окликнул его из глубины дома младший, Гитриф. – Ты теперь большой человек, шейх благородных бану килаб! Разве можно такому благородному, обладающему имуществом мужу мочиться на землю? Вели подать себе таз, как то делают образованные люди из города! – А и правда! – обрадовался умному совету Сайф. – Несите посудину! И, покачнувшись, сильно махнул рукой – кстати, зря, чуть с террасы не рухнул. С медным тазом уже ковылял один из бану килаб – старик хромал, припадая на высохшую ногу, с выражением крайней преданности на лице. – Живей, калека! – рявкнул второй брат, Харис. И облизнул выпачканные в мясном соусе пальцы. Когда бедуин с тазом подковылял под самую террасу, стало видно, что это вовсе не старик – просто худой, оборванный человек с голодными глазами. Он встал на колени перед сыном Дарима и, преданно сверля Сайфа глазами, приподнял таз. – Вот вы порицаете меня за вино, – строго попенял невидимым попрекателям Сайф, – а оно очищает мою мочу и делает ее подобной серебру! И пустил в подставленный таз струю. Та с треньканьем забила в медное дно, брызгая и орошая лицо и одежду хромого. Наконец, Сайф с облегчением вздохнул и оправил рубашку. – Ну-ка прочитай мне что-нибудь, о Джундуба! – милостиво кивнул он утирающемуся подавальщику таза. Тот мгновенно вскинулся, простер к Сайфу руки и продекламировал: Деяния ваши прекрасная мудрость лелеет, Одно лишь достоинство ими навеки владеет! Так светел ваш лик и сияет красой неземною, А скупость и низость ваш дом обошли стороною, Вы дарите прежде, чем гордый попросит об этом, Мечом защищаете честь перед всем белым светом! [19] Сын Дарима с удовлетворением кивнул: – Хорошие стихи, о Джундуба! И обернулся к брату: – Брось ему кость с остатками мяса! Харис пожал плечами, выудил из блюда баранью лопатку и швырнул благодарно кланяющемуся подавальщику. Тот сноровисто поймал косточку и с жадностью вцепился в хрящик зубами. Сайф расстроенно покивал: – Смотри, о Марзук, что судьба делает с людьми! Вчера он был шейхом благородных бану килаб, а сегодня – последний нищий, беднее любого раба в нашем становище! Содержатель дома горестно покивал, оглядывая жадно лижущего соус беднягу, и с чувством продекламировал: Любая жизнь ведет к небытию, И это надо вытерпеть, как боль! И, снова горько покивав, отхлебнул из чашки. Воистину, печальная история благородного Джундубы стала притчей среди детей ашшаритов! Удача изменила благородному воину… Сначала в битве с храбрым Джаффалем он потерял любимую жену, несравненную красавицу Катталат аш-Шуджан. А потом в свирепой схватке с племенем харб люди бану килаб потерпели поражение, а шейх Джундуба упал с коня со стрелой в ноге. С тех пор нога его высохла, и бану килаб забрали у него весь скот, женщин и имущество и избрали шейхом удачливого сына Дарима… Воистину, человек несомненно бессилен, и судьба его написана среди звезд! Такой благородный, славный муж превратился в подавальщика при господине! Горе, какое горе! Джундубу с поганым тазом тем временем пинками погнали прочь. А певичка, вихляя звенящими бедрами, спустилась с помоста и, покачивая задком, пошла через двор к Сайфу. Тут во двор сунулся черный невольник и громко объявил: – Мир тебе от Всевышнего, о благородный господин! Почтенный кади велел передать, что распутницу Рабаб вывели из ее места и тащат к яме для побиения камнями! Просит пожаловать, о благородный господин! С улицы и впрямь донеслись радостные вибрирующие крики женщин, нестройный гомон толпы и топот. Весь Нахль бежал к окраине – совершение справедливости есть долг каждого правоверного! |