Онлайн книга «Сторож брату своему»
|
А певичка тем временем поднялась по ступеням, остановилась в шаге от Сайфа и кокетливо прикрыла нос алым шарфом. Смуглые, покрытые испариной груди призывно колыхались под тугим парчовым лифом. Сайф улыбнулся и взял женщину за голое плечо: – Потом… Сначала дела любви, потом дела смерти, о раб! Так и передай своему господину… И повлек кокетливо хихикающую певичку в комнаты. А братья – все девятеро – дружно потребовали еще вина. * * * Ахнув, Сайф уперся пятерней девчонке в лоб и с силой отпихнул от себя: – Что это ты намерена делать со мной, о скверная?! Та подняла голову и непонимающе вытаращилась, пальчиком поправляя чуть размазавшуюся помаду. Сайф скосил глаза вниз – вот не хватало еще, чтоб на зеббе у него помаду увидели! Чего только не выдумают городские! Нет, ему, конечно, рассказывали, что городские женщины – не такие, как в становищах, и бесстыдны в любви, но не до такой же степени!.. Снаружи что-то грохнуло. Заорали. Неужели так орут, что с окраины слышно? Весь Нахль, что ли, к яме сбежался? А вот следом Сайф услышал объяснившее многое: звон и скрежет железа о железо. И короткие, злые выкрики. Перемежаемые ударами и шорохом осыпающейся штукатурки. Вопль. Хрип. Или Гитриф, или Абдаллах. И следом – грохот. Звук падающего на пол тела вывел Сайфа из оцепенения. Он метнулся к стене и попер к двери тяжелую деревянную лежанку – задвинуть. – Помогай! – рявкнул он девке. Та тоже сообразила, что к чему, и, хоть с лица сбледнула, быстро вцепилась в резную ручку на пару с ним. Со скрежетом штуковина поехала по натертому полу – роскошная спальня-то была, с деревянными полами, хорошо как пригодились… Снова короткий крик, звяк, скрежет. Шмяк, свист металлический – крик. Обливаясь потом и толкая лежанку, Сайф понял: он слышит только знакомые, сплошь знакомые голоса. Братьев, Маймуна, старого рубаки Укбы. И ни одного чужого. Тот, кто убивал его людей, рубился молча. – П-ппес!.. С-сука! Аааа!.. – скрежет, стон, грохот. Совсем рядом с дверью. Фатик, его верный Фатик. Лежанка встала ровно напротив дверной створки. В нее тут же ударили – ногой, очень сильно. Дверь скрипнула, но выдержала, посыпалась труха. С той стороны стихли все звуки. Сайф слышал дыхание – свое и девки. С носа капнуло потом. С усов текло. В следующий миг все полыхнуло и взорвалось щепками. Они улетели к самой стене и плашмя, как рыбины, шлепнулись на подушки. Пытаясь пошевелиться, Сайф заорал от боли в плече. Глянул – точно, острая, как на мангал, оструганная щепка торчит. Девка лежала рядом с залитым кровью лицом и не шевелилась. Между грудей торчала пара таких же острых щепок драгоценного красного дерева. Придерживая плечо, Сайф все-таки встал. Из тучи пыли на него вышел… сумеречник. От неожиданности бедуин захватал ртом воздух и рявкнул: – Ты кто?! Самийа осклабился, мазнул ладонью по щеке и глумливо выкрикнул: – Загадка! У меня на лице – кровь, не моя! Тогда чья?! Бледная хищная морда отекала красными ручейками – через лоб и щеку, с запястья державшей меч руки капало. – Харис! Гитриф! Абдаллах! Укба! – истошно заорал Сайф. Сумеречник ощерился и рявкнул: – Ага-аа! Похоже, это правильные ответы! Хихикнул, прищурился – и взмахнул мечом. Прямое лезвие остро сверкнуло, Сайф крикнул – и мир закувыркался у него в глазах. * * * За спиной айяры от души хлестали нагайками воющую и визжащую толпу. Люди давились, орали до хрипоты, закрывали ладонями головы. Испуганно и истошно заржал Гюлькар. Тарег обернулся – двое ушрусанцев повисли на поводе, жеребец злобно оскалил зубы, дергая мордой. Когда нерегиль снова посмотрел вперед, то понял – рядом стоит она. Узза высилась, как обелиск, темная и прямая. Складки черной абайи ложились на истоптанную рыжую землю. – Я послала тебя за сыновьями Дарима. В толпе тебе был нужен только кади, – прошелестела богиня. – Зачем убил остальных? Путь нерегиля к яме легко прослеживался – по широкому ковру из трупов, черных и обожженных, словно людей настиг гигантский язык пламени. – Не люблю, когда сбегаются на казни, – пробормотал Тарег, глядя в яму. Тело еще можно было разглядеть среди каменных осколков. Рабаб пыталась отползти к стене, вжаться в нее спиной – на рыжей земле остались кровавые потеки и пятна. Из груды камней высовывалась голова с разбитым в кашу, залепленным черными прядями лицом. И заломленные за спину, связанные руки с синюшными, скрюченными пальцами. – Ты не сказала, что ее казнят, – повернулся нерегиль к огромной рогатой фигуре. – Почему? Почему я не успел сюда? – Я звала тебя не для того, чтобы спасти женщину. Я звала тебя мстить, – равнодушно откликнулась Узза. – Успел ты, не успел, это решила судьба. – Это решила не судьба. Это решила ты, – прошипел Тарег. – Я хочу знать – почему?! – Рабаб выбрала месть. Попросила, чтобы я прислала того, кто отомстит. Ангела-истребителя. Я прислала тебя. Такова твоя часть в этом деле. Вели им похоронить ее, Страж, – спокойно ответила богиня и растворилась в вечернем воздухе. Последним до слуха донеслось: – Не уезжай. Жди следующего приказа. * * * Нахль, пять дней спустя Над красными плоскими вершинами скал с трудом светило солнце. Белесый диск еле проглядывал сквозь песчаную взвесь. Словно бы гигантским мечом обрубленные отроги змеились в долину, охряными выступами нависая над заволоченным пылью городишком. Обрывистые ущелья Туэйга уже не проглядывались в поднятом самумом песке, горная стена быстро таяла в красной туче. Над плоскогорьем Неджда дышала пустыня. Пески Дехны в свистящем ветре бились о скалы, оседали на плоских крышах и узеньких улицах городка, на вершинах раскачиваемых пальм, засыпали делянки зелени и узенькие водяные канавки. Песок просеивался сквозь завесу пальмовых листьев и красно-желтым налетом выпадал на никнущую кинзу. Люди спешно сдергивали и сматывали занавеси, скатывали и уволакивали с крыш ковры, кто-то метался с ведрами, пытаясь сгрести в них разложенные на просушку финики. Растущий красным облаком самум медленно накрывал Нахль. Тарег медленно шел вдоль глубокой трещины, под которой с шумом неслась вода. К окраине оазиса подступали желто-серые изглоданные холмы, их скальное основание разошлось на пару локтей, словно каменистую сухую землю разломили, да так и бросили. В черноте свежо журчало и билось – вади тек полноводным по весне потоком. С холмов быстро спускались последние пастухи: по деревянным мосткам над трещиной они перегоняли тупо блеющих овец, тащили на веревках коз. |