Онлайн книга «Истощение времени, или Сведения об участии кота Тимофея в государственном перевороте. Соленый арбуз»
|
Воздух забит тысячами передач, взволнованными и серьезными сообщениями, в мире напряженная обстановка, но ничего не стоит настроить приемник так, чтобы он выдавал спокойные объявления «Абакангорсправки» или радужные вальсы Штрауса. Разговор с Николаем шел вовсе не на той волне, о которой сто раз думал Букварь, и он был не в состоянии покрутить ручку настройки, болтал всякую ерунду и даже улыбался, загипнотизированный улыбкой Николая. – Он пробил с двух метров, понимаешь, – сказал Николай, – и они сделали аут. – А мы ничего. Мы у минусинцев выиграли. Четыре – один. – Виталий забил? – Виталий вообще не явился на игру. – Он может. – Первый раз, что ли! – А у нас в Аскизе хороший клуб. Картины висят стоящие. Иногда артисты из Абакана приезжают. – У нас только кино… – Работа у меня интересная. Очень сложная, но мне здорово нравится. Устаем, правда… – Ты снова бригадир? – Ага, – кивнул Николай. – Мы сейчас за звание решили бороться… Начальник сказал, у вас все данные… И проценты и кодекс… – Мы тоже начали… За звание… Нас тут недавно хвалили на собрании… Меня и Спиркина… И Зойку и Ольгу… – Букварь вдруг осекся, словно бы он нечаянно употребил запрещенное слово, и все же повторил: – Ольгу… Имя это переключило волну, и исчезли вальсы Штрауса, объявления «Абакангорсправки»: на этой волне передавали теперь самую суть. – Как Ольга? – спросил Николай. – Все так же, – глухо сказал Букварь. – Ольга не изменится… – Она повзрослела… – Ольга всегда будет ребенком… Я дурак… Я не понял этого сразу. Думал, что она тоже играет… Не надо было с ней… Она не такая, как все… – Все такие, – нахмурился Букварь. – Ты злишься на меня, потому что любишь Ольгу? Думаешь, я не видел? Ты всегда пытался скрыть это. Даже от самого себя. – Очень все наблюдательные! – сказал Букварь. – Все с биноклями. – Ладно, Букварь, ты уж не злись. – Рука Николая дружелюбно похлопала Букваря по плечу. – Брось! – сказал Букварь. – Лучше расскажи, как ты можешь за звание… Какой же смысл! Ты ведь и тогда струсил, когда Кешка, ты сбежал… – Чего я струсил? – Сам знаешь чего! Боялся, что у тебя начнется беспокойная жизнь! Что тебе испортят биографию!.. Мало ли чего ты боялся… – Знаешь, Букварь, я человек тихий. Я не люблю всяких этих нервотрепок… Не люблю болтать, не умею… Вон Мишку Тихонова с бригадиров сняли из-за ерунды, из-за сплетен… И мне бы, чуть что, припомнили!.. И Ольгу, и Бульдозера, и Кешку… – При чем тут Кешка?.. – Даже если и ни при чем… А в Аскизе я человек новый… Бригадиром сразу сделали, дали спокойно работать… – Ты говоришь чушь! – Главное – это работать. Работать так, чтобы руки звенели, а все остальное… Надо идти и идти, не влезать в волынки, а если споткнешься, лучше, чтоб этого никто не видел… Кому это приятно! – Может, я тебя придумал вначале?.. – Ты еще ребенок, Букварь… – А я и не хочу быть таким взрослым, как ты… – Ну, тогда… На левой щеке Николая снова начала разгораться улыбка, и снова она захватила все лицо, засияла, засверкала, словно говорила: «Брось ты, Букварь. Брось думать обо всей этой ерунде. Да, кое-что было. Но разве ты не чувствуешь, какой я обаятельный, смелый и добрый парень, как со мной хорошо! Разве ты не видишь этого? А все остальное ерунда! Ну улыбнись, Букварь, нажми клавишу и настройся на другую волну…» Букварь стоял насупившийся, старался перебороть гипноз этой улыбки и думал о том, что сейчас он ударит Николая. Он не представлял себе разговора с Николаем без этого удара. Но теперь, когда рука его напряглась и пальцы сжались в кулак, он понял вдруг, что удар в челюсть ничего не решит и что спорить с Николаем ему придется долгие годы, спорить всей своей жизнью. – Тут недалеко пиво, – сказал Николай, – пойдем сходим. – Я недавно пил. – Ну, как хочешь… – Да, – вспомнил Букварь, – я тебе еще хотел сказать… – Ну? – У тебя шинель есть, ты бы срезал петлицы, они к ней не идут, старые… Что-то еще было не досказано в их разговоре. Букварь это чувствовал, он старательно напрягал память и вдруг вспомнил старое прозвище Николая, заспешил, словно вытащил из мешка волшебную палочку, которая все могла поставить на свои места. – Тату-Мату! Ты просто Тату-Мату! Я думал, что ты настоящий человек, а ты Тату-Мату! Букварь махнул рукой, пошел к тропинке, успел увидеть, как разгорается улыбка на красивом мужественном лице. 46 На все было отпущено три секунды, ну чуть больше, и Букварь ждал их. Он смотрел на обитую рыжим заменителем кожи дверь столовой и гладил рукой шершавую кору ели. Он привык к этим молчаливым секундам, они стали необходимы ему, и без них день был бы не день. Рыжая дверь пропустила Ольгу и ее девчат и хлопнула раздраженно, устав, обалдев от своей нудной работы. Секунды растягивались в годы, но их не хватало. Ольга уходила к желтому углу, и угол должен был спрятать ее на целый день. – Букварь, – вдруг, обернувшись, сказала Ольга, – ну-ка, подойди сюда. Девчата прошли вперед, и Ольга оказалась рядом, одна, смеющаяся, снова похожая на Буратино, с теплыми смоляными волосами, до которых хотелось дотронуться. – Ты меня заметила? – улыбнулся Букварь, и улыбка у него получилась виноватая. – Я тебя видела здесь каждый день. – Каждый день?.. – расстроился Букварь. – А ты думал?.. – Ага, – сказал Букварь, – а я думал… – Букварь, ты… Говорят… ты был в Абакане? – Да. Мы ездили за шпалами. Такие отличные шпалы! – Так-таки и отличные? – Ну! Скоро мы начнем класть рельсы. Ты даже не представляешь, что это такое! Вот съездим еще раз за шпалами и начнем. Я жду не дождусь. – Все ждут. – Придешь – посмотришь, как мы будем класть. – Ну и как там? – Где? – В Абакане. – А что? Нормально. Живут люди… «А глаза твои опять стали грустными и взрослыми. Значит, все по-прежнему, значит, ничего не изменилось…» – Видел я Николая, – помрачнел Букварь. – Видел?.. – Ничего. Все такой же. – Все такой… «Оленька, я же умею читать твои глаза, я уже понимаю, о чем ты думаешь и что ты хочешь узнать…» |