Онлайн книга «Кольцо "принцессы"»
|
– Это будет наше брачное ложе, – сказала Агнесса, расстилая его на мшистой земле – играла, как в детстве играют мальчик и девочка, уединившись где-нибудь на сеновале или чердаке. – Смотри, как мягко! А шелк такой приятный на ощупь… – На брачное ложе нужно стелить тигровую шкуру, – вспомнил Шабанов. – Есть такой обычай на Кавказе… – Тигровую шкуру?! – встрепенулась она и тут же добавила с сожалением: – Но ее нет, здесь не водятся тигры… Пусть наше ложе будет покрыто парашютом! Я видела, как ты спускался на нем, и еще тогда подумала – вот бы лечь на купол и поваляться! – Тогда он был наполнен воздухом… – Хорошо! Сейчас мы его снова наполним! Ткань под ними вдруг стала вздуваться и, отрываясь от земли, превратилась в упругий шар… Герман затолкал, забил в НАЗ вытянутый клок шуршащей, будто змеиная шкура, ткани, запнул мешок в дальний угол и снова лег. Эх, снова бы впасть в анабиоз, закрасить, затушевать, заспать все, и очнуться с ясной головой и чистой душой, вернуть не тот утраченный мир, показанный Агнессой, а прежний, земной и реальный… Он закрыл глаза и лежал так около часа, уговаривая себя спать, потом расстелил постель, разделся и лег под одеяло – должен сработать стереотип поведения; провалявшись еще час, включил телевизор. Раньше этот «ящик» помогал не только от навязчивых мыслей, но и от бессонницы. Шла развлекательная программа, юмор был припошлейший, на уровне живота, когда бьют барабаном по голове или тортом по морде, да еще к этому был приписан заэкранный дурной и беспричинный смех. Вместо сна вскипало раздражение, однако он заставил себя смотреть и слушать минут двадцать и внезапно почувствовал в себе яростное озлобление незнаемой раньше силы, однако же без всякой истерики. С тем же старческим спокойствием Шабанов открыл окно, аккуратно отключил телевизор от сети, антенны и выбросил на улицу. Там похолодало, сеял мелкий дождик и пробрасывал снежок… – Дождешься тут лета, как же! – прорычал Герман и захлопнул створки окна. И вспомнил, что в эту пору наступают черемуховые холода – странное, почти необъяснимое явление природы. Ну почему, почему на зацветающую землю, на белопенные, благоухающие берега Пожни каждый год в одно и то же время наваливается стужа? Не раньше и не позже, а именно в тот момент, когда расцветает черемуха?!.. – Напиться! – вдруг осенило Германа. – Нажраться, чтоб рога в землю, и придет покой! Нет, разумеется, – похмелье, головная боль, тошнота, но все это лучше, все иного порядка, иного качества… Он помнил, что в доме нет ни капли спиртного, и потому, наскоро обрядившись в спортивный костюм, набросил летную куртку и выскочил на улицу. Ночных магазинов в военном городке не существовало по известным причинам, однако у прапорщика Сучкова в гараже существовал подпольный, и по этой причине ему приходилось ночевать в собственном «жигуленке» – зимой и летом в железном, неотапливаемом боксе. Шабанов пробежал дворами, напрямую, молясь по пути, чтобы Сучков (ударение делали на первый слог) не упылил в Читу за товаром. Не упылил, оказался на месте и открыл после условленного стука. – Дай бутылку, – Герман протянул деньги. – Бери две, – сказал прапорщик, считая купюры в полной темноте – знал их на ощупь. – Все равно два раза бегать… – Давай три. Сучков подал водку – чистый, суровый самопал собственного приготовления: слитый из противообледенительных систем спирт разводился водой тут же, в гараже, разливался по бутылкам и закупоривался, как на заводе. – А девочку, м-м? Есть две, на выбор. – Это идея! Давай без выбора. – До утра полштуки наших. И бабульки вперед. В черных недрах бокса послышался шлепок закрываемой автомобильной двери. Шабанов отдал деньги и, не дожидаясь, когда путана выберется из гаража, пошел вперед, распихивая бутылки по карманам, а одну оставил в руках, как гранату – словно на амбразуру лез. Она догнала уже возле домов, что-то доедала на ходу. – Привет! Меня зовут Анжелика. – Ладно, – обронил он, даже не замедлив шаг. – Пусть будет так. Давай выпьем из горла? – А что, мы никуда не пойдем? Прямо здесь… – Нет, пойдем. Выпить хочется. Он отвинтил крышку и сделал три больших глотка. «Ночная бабочка» подала ему остатки бутерброда с колбасой. – Закуси. – Отпила глоток. – Мне много нельзя. Шабанов сжевал закуску с отвращением, словно комок грязи, однако не стошнило – значит, уже начался процесс адаптации. Когда подошли к дому, Анжелика чего-то испугалась. – Ты здесь живешь? – Живу, пошли, – бросил он, открывая дверь подъезда. – Что, пхашароп? – Как?.. Не знаю… Что значит… – Пхашароп значит только пхашароп и ничего больше. – Здесь опасно. Сучков запретил, – она вроде бы даже попятилась, – командирский дом, если увидят… – Деньги заплачены, вперед! На лестничной площадке, пока он отпирал дверь, она откровенно рассматривала его и, прежде чем переступить порог, спросила осторожно: – Ты не садист? Нет? – Что, похож? – Герман втолкнул ее в квартиру. – Иди, не бойся. Анжелика сняла плащик и точно пошла к двери ванной комнаты – знала расположение командирских квартир, однако Шабанов остановил. – На кухню шагом марш. Пить будем. – Ты алкоголик? Или кто? – Пришелец с того света. Меня уже искать бросили, похоронили, а я явился. – Он выставил два стакана, хладнокровно вытащил из «малямбы» и отбросил в сторону парашют, достал оставшиеся банки и упаковки с продуктами. – Это заметно… До утра меня взял? – Как получится, давай пей. Сам рванул залпом стакан и сразу же налил второй – она смотрела с испугом, боялась за себя, а он даже лица ее не видел, и не пытался увидеть. – Еда у тебя вкусная, – зачем-то похвалила она, возможно, хотела задобрить. – Дерьмо, – сказал Шабанов и опрокинул второй стакан. – Много не пей, водка плохая, – предупредила Анжелика все с той же целью. – Мы ее сами делаем, из спирта. Он уткнулся лицом в руки, сложенные на столе, дождался, когда хмель прокатится по жилам и достанет головы. – Хорошо стало… – Мне идти в ванную? – Погоди, еще не созрел… Ты выпей, выпей, чтоб не страшно было. Ей от таких слов как раз и стало страшно. – Ты когда-нибудь летала? – Он встал, разминаясь и облегченно взмахивая руками. – Во, буря по телу разливается! – То есть, как? – Анжелика покосилась на окно – пятый этаж. – На самолете? |