Книга Каждый новый день, страница 28 – Дэвид Левитан

– Но я-то тот же самый.

– Я бы не сказала. Ну да, внутри ты остался прежним. Но ведь и внешность имеет значение.

– Ты всегда выглядишь одинаково, неважно, чьими глазами я на тебя смотрю. И чувствую я тебя одинаково.

Так и есть на самом деле; но она-то имеет в виду совсем другое.

– Ты никогда не вмешивался в жизни людей? Тех, чьи тела занимал?

Я отрицательно качаю головой.

– Ты стараешься оставить их в таком же состоянии, в каком, так сказать, принял.

– Верно.

– Ну а в случае с Джастином? В чем разница?

– В тебе, – отвечаю я.

Всего два слова, но она наконец понимает. Два слова – и открывается вход в бесконечность.

– Это бессмысленно, – резко произносит она.

Единственный способ доказать ей, что это все же имеет смысл, единственный способ сделать эту бесконечность реальной – поцеловать ее; и я склоняюсь к ней и целую. Как в прошлый раз, но все же не совсем как в прошлый раз. Это не первый наш поцелуй, но все же это первый наш поцелуй. Мои губы сейчас иначе ощущают ее губы, наши тела соприкасаются иначе. И еще кое-что здесь новое: нас окружает черное облако, почти видимое; оно похоже на гало. Я ее целую не потому, что хочу этого, не потому, что мне это нужно: причина лежит гораздо глубже, она выходит за пределы «хочу» и «нужно». Этот поцелуй – элементарная составная часть нашего с ней существования, вещественная компонента, на основе которой будет построена наша вселенная. Это не первый наш поцелуй, но это первый поцелуй, во время которого она целует именно меня; и получается, что этот поцелуй – самый первый из всех первых поцелуев, какие только могут быть.

У меня появляется желание, чтобы Келси тоже это почувствовала. А может, она и чувствует, ничего не могу сказать. Этого недостаточно, это не решение. Но жизнь мне в этот момент уже не кажется такой тягостной.

Когда наш поцелуй наконец прерывается, Рианнон отстраняется без улыбки; нет той радости, которая была в ней после того нашего давнего поцелуя.

– Определенно, все это очень странно, – задумчиво говорит она.

– Отчего же?

– Может, потому, что ты – девушка? И у меня все же есть парень? И мы рассуждаем о чьем-то самоубийстве?

– Разве в глубине души тебе это так важно? – спрашиваю я. Я знаю, что для моей души это неважно.

– Да.

– Что именно из перечисленного?

– Все. Ты где-то там, внутри. Но я-то целую то, что снаружи! И вот сейчас, хоть я и ощущаю тебя там, я чувствую только печаль. Я целую ее, а мне хочется плакать.

– Я не хочу, чтобы тебе было плохо, – говорю я.

– Да это понятно. Но так получается.

Она поднимается и внимательно оглядывает комнату, высматривая улики еще не совершенного преступления.

– А вот если бы она упала на улице, истекая кровью, что бы ты делал? – спрашивает она.

– Там была бы другая ситуация.

– Если бы собиралась убить не себя, а кого-нибудь другого?

– Сдал бы ее в полицию.

– Так в чем же разница?

– Тут дело касается не только ее.

– Но в любом случае – это убийство.

– Если она действительно хочет этого, я ничего не смогу поделать.

Уже произнося эти слова, я чувствую, что говорю что-то не то.

– Ладно, ладно, – тороплюсь я, пока она еще не успела меня поправить. – Что можно сделать? Как-то помешать ей – раз. Привлечь на помощь других людей – два. Отвести к подходящему врачу – три.

– Как если бы она заболела раком или истекала кровью на улице, – подхватывает Рианнон.

Вот что мне действительно нужно. Недостаточно слышать эти слова в своей голове. Нужно, чтобы их вслух произнес тот, кому я доверяю.

– Значит, кому сообщаем?

– Может, школьному воспитателю?

Я бросаю взгляд на стенные часы:

– Школа уже закрыта. И не забывай, времени у нас – только до полуночи.

– Кто у нее лучшая подруга?

Я отрицательно качаю головой.

– Есть друг? Или подружка?

– Нет у нее никого.

– Позвонить на горячую линию для самоубийц?

– Они будут давать советы мне, а не ей. Мы никоим образом не сможем узнать, вспомнит она их завтра или нет. Или будет ли от них хоть какой-то толк. Поверь, я уже обдумывал эти возможности.

– То есть надо сказать ее отцу. Правильно?

– Мне кажется, он давно уже не обращает на нее внимания.

– Так сделай так, чтобы обратил!

Послушать ее, так дело не стоит выеденного яйца. Хотя мы оба знаем, что будет нелегко.

– Что мне ему сказать?

– Скажи, мол, «папа, я хочу себя убить». Вот просто встань и скажи.

– А если он спросит зачем?

– А ты ответь, что не знаешь. Нет никаких причин. И она начинает готовиться уже завтра.

– Смотрю, ты обо всем подумала.

– В дороге было время поразмыслить.

– А если ему будет все равно? И если он не поверит?

– Тогда хватай ключи и отправляйся в ближайшую больницу. Возьми с собой дневник.

Когда слушаешь ее, все обретает смысл.

Рианнон снова садится на кровать.

– Иди сюда, – зовет она. Но на этот раз мы не целуемся. Она просто обнимает меня, мое хрупкое тельце.

– Не знаю, смогу ли я, – шепчу я.

Когда возвращается отец, Келси уже одна, в своей комнате. Слышу, как он швыряет ключи, достает что-то из холодильника. Идет в свою спальню, потом выходит обратно. И все это молча. Не слышно никаких приветствий. Не знаю, замечает ли он вообще, что я дома.

Проходит пять минут. Десять. Наконец он кричит:

– Иди обедать!

Я не слышал, чтобы он возился на кухне, поэтому ничуть не удивлен, увидев на столе контейнер с фастфудом из КFС. Он уже начал обгрызать куриную ножку.

Могу догадаться, как обычно проходят все их обеды. Он уносит еду в свою комнату и усаживается перед телевизором. Она, соответственно, – в свою. И на этом их вечернее общение заканчивается.

Но на этот раз все происходит по-другому. Сегодня она говорит:

Поначалу мне кажется, что он не расслышал.

– Я знаю, что тебе хотелось бы заткнуть уши и ничего не слышать, – продолжаю я. – Но это правда.

Отец опускает руку с куриной ножкой.

– Что ты такое говоришь? – изумленно спрашивает он.