Книга Кровавая жертва Молоху, страница 55 – Оса Ларссон

– Подумала о своем друге, или как его еще назвать, – сказала Ребекка. – Довольный, добрый и спокойный – эти качества ему свойственны менее всего.

Майя пожала плечами.

– То, что важно для меня, не обязательно должно быть важно для тебя.

Ребекка подумала о Монсе. О том, как он не находил себе места, приезжая в Кируну. Ему всегда было либо «чертовски холодно», либо «чертовски много комаров». Зимой слишком темно, а летом слишком светло, так что он не мог заснуть. Собаки были слишком грязные и слишком резвые. Вокруг было слишком пустынно и слишком тихо. Вода в реке была слишком холодная.

Ребекка все время ощущала, что должна что-то придумывать, чем-то занимать его, когда он приезжал. С ним не получалось просто быть.

– Мне пора перестать надеяться, что он изменится, – сказала Ребекка.

– Да, надежду надо держать в узде, – согласилась Майя Ларссон. – Хотеть чего-то – это совсем другое дело. Как с моей мамой. Я хочу, чтобы она сделала то, о чем я тебе говорила, взяла меня за руку и сказала, что любит меня. Но мне пора перестать на это надеяться, потому что этого не будет. И когда я перестану надеяться, то, наверное, стану свободной.

– Сколько ей осталось? Я даже не знаю, что с ней.

– О, я думаю, она может уйти в любой момент. Рак печени. И метастазы по всему телу. Ее подкармливают через капельницу, но она почти совсем не мочится. Так что, видимо, отказывают почки. А это значит… Ну, сейчас мне нужно выпить пива. Ты уверена, что не хочешь?

Ребекка поблагодарила и отказалась, и Майя достала из холодильника банку. Открыв ее, она сделала большой глоток прямо из банки.

Некоторое время обе молчали.

– Моя мать тоже уехала к новому мужчине, – проговорила Ребекка.

Она сама слышала, как жестко звучал ее голос.

– Но я не захотела поехать с ней. Иногда она посылала мне открытки. «Здесь уже цветут яблони». И все. «Твой младший братик – самый симпатичный младенец на свете». Ни слова о том, что она скучает по мне. Или сама понимаешь: «Как у тебя дела?» Ты права – пустые надежды изнуряли меня больше всего.

– Это и есть самое трудное, – проговорила Майя Ларссон, разглядывая свое отражение в темном оконном стекле. – Прийти в гармонию с тем, что есть. С тем, каковы другие люди. С тем, что у тебя самого внутри. Потому что ты расстроен, зол, напуган. Иногда. А иногда, если повезет, тебе бывает весело и легко на душе.

– Да, – отозвалась Ребекка. – Мне пора домой. Так что твой бедняга может снова спуститься в кухню.

Майя Ларссон ничего не ответила. Она лишь устало улыбнулась, продолжая курить. Ребекке было тяжело оставить позади себя ту тишину, которая установилась между ними. Некоторое время обе сидели в молчании.

Умершие женщины, матери, бабушки – все словно тихонько вошли и заняли пустые стулья вокруг стола.

В темноте на втором этаже стоял мужчина Майи Ларссон и смотрел, как Ребекка выходит из дому и берет свой велосипед.

Проклятый пес рылся в куче компоста за домом.

Он слышал, как Ребекка позвала собаку.

– Ко мне! Пошли.

Пес продолжал свое занятие. В конце концов ей пришлось отложить велосипед и увести его, взяв за ошейник.

Ребекке с трудом удавалось держать собаку и одновременно выводить велосипед на дорогу. Пес с тоской глядел в сторону кучи компоста, когда она уводила его.

«Исчезни, – подумал мужчина, стоявший на втором этаже. – А то сам туда попадешь».

– Девяносто восемь, девяносто девять… сто! Я иду искать!

Кристер Эриксон и Маркус играли в прятки. На этот раз Кристеру выпало водить, и он бродил по первому этажу, открывая двери шкафов и восклицая: «Ага! Попался!» – чтобы тут же огорченно добавить: «Ах ты, черт, и тут его нет!»

Со второго этажа до него отчетливо донесся детский голос, сказавший:

– Уйди, Вера, ты все портишь.

Продолжая искать, он отправил эсэмэску Ребекке Мартинссон:

«Мы играем в прятки. А что делаешь ты?»

Он невольно улыбнулся самому себе, своему желанию хорошо выглядеть в глазах Ребекки. Случалось, что он затевал стряпню только для того, чтобы послать ей эсэмэску: «Пеку фруктовый хлеб, очень полезно. А что делаешь ты?»

Маркуса он обнаружил в ванной.

– Как ты можешь делаться таким маленьким? – с восхищением спросил он, помогая мальчику вылезти из корзины для грязного белья.

– Давай еще! – сказал Маркус. – Мы можем поиграть на улице?

Кристер посмотрел в окно. Было уже поздно, совсем темно. Но выпал чудесный свежий снег. Луна лизала кроны деревьев серебряным языком.

– Только недолго, – согласился Кристер. – Ты ведь собирался завтра пойти в школу.

Они немного поиграли в прятки, но во дворе было немного хороших мест. Затем покидали снежки собакам, но снег был холодный. Его приходилось растапливать в ладонях, чтобы слепить снежок, и скоро они замерзли. Собаки не могли поверить своему счастью – никогда хозяин так много с ними не играл.

Внезапно шерсть у Тинтин встала дыбом, хвост спрятался под живот. Она глухо зарычала, обнажая клыки и опуская голову. Кристер с удивлением уставился на нее.

– Что с тобой?

Она залаяла в сторону деревьев у велосипедной дорожки.

– Подожди, – мягко остановил Кристер Маркуса. Мальчик в этот момент захотел лечь на снег и сделать снежных ангелочков.

Теперь все собаки как по команде подбежали к сетке, ограждавшей его участок. Они прыгали на сетку и лаяли.

– Эй, кто там? – крикнул Кристер в темноту между деревьями.

Но никто не ответил. Собаки вернулись к хозяину.

– Пошли, – сказал Кристер и взял Маркуса на руки. – Пора в дом.

– Но мы должны сделать ангелочков, – запротестовал Маркус.

– Завтра, Дикий пес. Ты можешь сделать мне огромное одолжение и дать собакам корм?

Когда все вошли в дом, он запер дверь и опустил жалюзи. Кто-то притаился в темноте среди деревьев, наблюдая за ними.

«Журналисты, конечно», – убеждал он самого себя.

Надо взять домой табельное оружие. Наплевать, что это против правил.

Кто-то поставил в палатку ту горящую свечу.

Но ведь они арестовали убийцу – тот лежит в больнице.

«Наверняка какой-нибудь журналист», – сказал Кристер самому себе, решительно наливая воду в свою табакерку. На этот раз он все-таки бросит.

– Сегодня все собаки будут спать в доме, – сказал Кристер Маркусу. – И знаешь почему?

– Нет.

– Потому что им разрешено спать в моей постели. А это самая большая роскошь, какую они только могут себе представить.