Книга Путь к солнцу, страница 104 – Корбан Эддисон

— И я не стану терпеть, если ты снова будешь оставлять меня ради своей работы. Чем бы ты ни занимался, я должна знать — я для тебя на первом месте.

Томас попробовал улыбнуться.

— Это означает, что ты меня простила?

Она прикрыла глаза.

— Я начала прощать тебя еще тогда, на пляже, когда ты сказал, что любишь меня, — сказала она. — Но мне нужно было убедиться, что ты говорил правду.

Он протянул руку и осторожно коснулся ее щеки. Она повернулась к нему, и он заметил, что в глазах ее стоят слезы. Прийя сделала к нему шаг, потом другой и оказалась совсем близко, так близко, что он не мог не привлечь ее к себе.

— Я так рада, что ты приехал, — прошептала она. — Я думала, что потеряла тебя навсегда.

Он нагнул голову и сдул упавшую ей на глаза прядь волос.

— Как ты думаешь, ты могла бы поцеловать мужчину, обсыпанного красной краской? — спросил он.

Улыбка тронула уголки ее губ, потом стала чуть шире, потом засияло все лицо.

— Я думаю, наши цвета прекрасно сочетаются друг с другом, — прошептала она.

И это была чистая правда.

Мумбай, Индия.

Им позвонили в шесть тридцать утра седьмого октября. Black-Berry Томаса лежал на ночном столике рядом с кроватью. Он проснулся после второго звонка, схватил телефон и прижал его к уху.

— Мы будем там через сорок минут, — сказал он и нажал отбой.

— Уже? — спросила Прийя, широко распахнув глаза. Она перекатилась на живот и с тревогой уставилась на него. Ее лицо казалось голубоватым в бледном утреннем свете — рассвет только занимался.

Он кивнул.

— Она сказала, максимум через час.

Они торопливо оделись, он в брюки чинос и льняную рубашку, она — в красно-черный сальвар камиз, и выскочили из квартиры. Лифт доставил их прямо в подземный гараж, где стоял их джип «тойота». Прийя забралась на переднее сиденье, Томас сел за руль, завел двигатель, и автомобиль рванул к воротам. Томас едва успел махнуть ночному сторожу, который сидел у входа и покуривал чарас [44] .

Он поехал на север вдоль Бандстэнд; вскоре дорога повернула на восток. Десять минут от Хилл-роуд до S.V.-роуд. Пятнадцать минут по Западному шоссе до Андхери, еще пять минут до ашрама. Несмотря на утро пятницы, машин было относительно немного. В основном на дороге были рикши, и Томас объезжал их с легкостью.

Прийя сняла его руку с рычага переключения скоростей и положила себе на живот.

— Как мы ее назовем? — поинтересовалась она. На прошлой неделе они делали ультразвук — шла уже двадцатая неделя, — и доктор в Брич-Кэнди объявил, что у них совершенно точно будет девочка.

Томас посмотрел на жену:

— Я не знаю.

Она улыбнулась:

— Знаешь… мне нравится имя Пуджа.

— Ни за что, — отрезал Томас. — Всех девочек в Бомбее зовут Пуджа! Ей нужно оригинальное имя.

Прийя засмеялась:

— Ты такой предсказуемый. Я всегда знаю, на какие кнопки нажать. Нет, на самом деле у меня есть более хорошая идея.

— Скажи мне, — попросил он.

— Скажу, когда придет время.

Они замолчали. Томас вспомнил события вчерашнего дня. После девяти месяцев бюрократических проволочек — слушание дела несколько раз откладывалось из-за взяток — Ахалью наконец-то вызвали в сессионный суд для дачи показаний. Она должна была свидетельствовать против Сухира, Прасада и Сумиры. Владелец борделя и его сын тоже присутствовали на суде, хотя это и было не совсем обычно. Но вскоре замысел защиты оказался ясен. Когда Ахалья, с большим животом, выпирающим из-под чуридара, поднялась на свидетельское место, Сухир и Прасад тоже встали и принялись сверлить ее глазами. Между ними и Ахальей было всего пятнадцать футов, и исходящую от них угрозу, казалось, можно было пощупать руками. Государственный обвинитель выразил протест, но адвокат обвиняемых понес какую-то чушь насчет того, что его подзащитным трудно долго находиться в сидячем положении. Раздраженный судья махнул рукой и разрешил Сухиру и Прасаду стоять, если уж им так этого хочется.

Томас сидел на последней скамейке, в самом заднем ряду. Он видел страх в глазах Ахальи, но держалась она твердо как скала. Ее голос был громким и уверенным, как звон колокола в безветренный день. Она изложила всю свою историю — о цунами, о похищении, о том, как они оказались в Ченнаи и как их перевезли в Бомбей, сначала на английском, потом, так же четко и ясно, на хинди. Она рассказала о первом изнасиловании, о Шанкаре, и о втором — о юноше, у которого был день рождения. До этого Сухир и Прасад стояли рядом, плечом к плечу, но, когда Ахалья рассказала о первом визите в ее комнату Прасада и о последующих встречах с ним, каждая из которых оканчивалась насильственным половым актом, Сухир чуть повернул голову и сквозь зубы пробормотал сыну несколько слов. Прасад побледнел.

Затем последовал перекрестный допрос. Адвокат обвиняемых подверг сомнению надежность Ахальи как свидетеля. Он попытался представить ее распущенной школьницей, которая и раньше имела много половых связей с мужчинами, хотя никаких доказательств у него, разумеется, быть не могло. Ахалья отвергла это обвинение. Тогда адвокат повысил голос и стал упирать на тот факт, что ребенок, которого она должна была вот-вот родить, являлся плодом секса по взаимному согласию, который произошел еще до борделя. Ахалья спокойно отвергла и это. Она терпеливо объяснила, что была девственницей до того, как Сухир купил ее, и единственные два мужчины, от которых она могла забеременеть, были Шанкар, который заплатил королевскую сумму за секс без презерватива, и Прасад, который был так возбужден и так торопился, что вопрос о контрацепции не занимал его в принципе. Адвокат взывал к суду, жестикулировал и даже закричал на нее в какой-то момент, но Ахалья держалась превосходно. Она была невозмутима и уверена в своей правоте, и это подействовало даже на судью. Утомленный и безразличный в начале слушания, к концу он уже посматривал на Сухира и Прасада с нескрываемым неодобрением.

«Удачно, что все случилось именно сегодня», — подумал Томас, обходя очередного рикшу. Они миновали здание аэропорта и свернули на Сахар-роуд к Андхери. Когда они наконец добрались до ашрама, сестра Руфь уже ожидала их.

— Заезжайте! — Она широко распахнула ворота, чтобы они могли оставить машину внутри. Томас и Прийя вышли. — Идемте, — поторопила сестра Руфь. — Уже совсем скоро.

Восходящее солнце раскрасило изумрудную траву золотыми пятнами. Начинался еще один ослепительный, жаркий бомбейский день. Сезон дождей в этом году был короче, чем обычно; он продолжался с конца мая до конца августа, а в сентябре жара и влажность вернулись с удвоенной силой. Было всего семь тридцать утра, но Томас, шагая по тропинке за сестрой Руфью, почувствовал, как его лоб уже покрывается капельками пота.