Книга Жизнь за трицератопса, страница 160 – Кир Булычев

Он был богат именно потому, что у него никогда не было с собой денег.

– Идите, – предложил ему Минц. – Вы свободны.

– А если пятьдесят? – спросил Зритель.

Минц его не слышал.

Минц – человек, по большому счету, бескорыстный. Но в случае со Зрителем он был беспощаден. Он отлично знал, что свое громадное подпольное состояние этот немолодой жулик нажил нечестным путем. Так что пощипать его – дело святое. У Минца центрифуга шалит, электронный микроскоп молекул не различает, да и ботинки пора новые покупать.

– Семьдесят пять, – сказал Зритель.

Минц уселся за стол и сказал Удалову:

– На второй полке целая банка лечо и безалкогольное пиво.

– Пиво ты выпил, – сказал Корнелий. – Ксении опять дома нет. Это хорошо не кончится. Моего смирения не хватает.

– Это у тебя смирение? Ты ведь человек беспощадный.

– Сто пятьдесят, – произнес Зритель. Не так уж уверенно, как раньше.

– Удалов, выведи буяна. Он мне надоел.

И тогда Зритель выдохнул фразу из американского фильма:

– Принимаю ваши условия, полковник.

Он находился в расстроенном состоянии чувств, потому что сам от себя не ожидал, что сможет так дорого оценить любовь.

– А гарантии? – спросил Зритель.

– Кто может гарантировать любовь? – вздохнул Минц. – Но я надеюсь, что эффект будет положительным.

Зритель расстался с тремястами долларами, получил склянку и объяснения, пошел на квартиру, которую снимал для Ани Бермудской, и там все сделал, как велели.

Аня Бермудская вернулась поздно, глаза у нее пьяно поблескивали, и она говорила о совещании с участием товарищей из Белоруссии. Голос ее сочился томлением.

– Завтра, – сказала она, любуясь новыми туфлями, – везем белорусских гостей в лесопарк. Всё глубже в лес с прекрасной незнакомкой!

– С прекрасной ли? – спросил Зритель.

Аня вздрогнула. Никогда в истории их дружбы Зрителю не приходило в голову сомневаться в ее бессмертной и несравнимой красоте.

– Ты что, сдурел, что ли? – спросила она.

– Это я так, кисочка, – оробел Ю. К. Зритель. – Проверка слуха.

Аня укоризненно покачала головой.

В ее жизни все мужчины были разложены по полочкам.

Например, где-то в Вологде существовал, но не проявлялся прежний друг, нужный только, чтобы присылать открытки к праздникам. Был у нее Зритель. Зрителю было позволено восхищаться и материально способствовать. За пределами восхищения ему мало чего дозволялось. Иногда «чмок» – поцелуй на прощание. Порой робкий и страстный взгляд. Зритель был нужен, но Аня отлично понимала, что он хорош и предан, пока обращаются с ним не то чтобы презрительно, но пренебрежительно. Был у нее поклонник помоложе, друг Мыколы, гуслярский чеченец. Для романтики. «Ах, – восклицала Аня, – какой он хам! Он такой дикий. Вы не представляете, как больно он меня укусил!»

Никто не представлял.

Кроме этого, существовали молодые люди на природе. Аня любила пикники с коньяками и шашлыки в чаще над обрывом.

Молодые люди увлекали опьяневшую и хохочущую Аню в кусты, где наслаждались ее ласками, что делалось быстро, кое-как, а назавтра случайный союз не возобновлялся.

Утром Аня казалась старше своих лет и ненавидела человечество. Даже собственная красота оказывалась под сомнением. Лучшей подруге Елизавете Аня не раз говорила: «Какие они все сволочи! Как они наслаждаются моей красотой, как они обещают мне золотые горы! Но потом оказывается, что ни один не желает покинуть идиотку жену и своих вонючих отпрысков».

Вот такая сложная персона скрывалась за неподвижным змеиным взглядом серых глаз госпожи Бермудской.

Аня пошла в ванную.

Она взглянула на себя в зеркало.

Что-то ее смутило.

Нет, в зеркале отразилась она, конечно же она. Но это была не совсем она, хуже, чем она.

Человек в таких случаях проводит рукой по лицу. Аня так и сделала.

Лицо как лицо.

Приятное на ощупь.

Аня вгляделась в зеркало. Зеркало врало. Но врало так умело, что Аня усомнилась, ложь ли это.

Нет, такую женщину полюбить нельзя. Такую женщину можно разлюбить. И следует разлюбить.

– Юлиан! – решилась она. – Юлиан, ты ничего во мне не находишь?

Юлиан встретил ее в коридоре. Вид у него был обыкновенный. Вот уж кого не назовешь красавцем. И ничего, живет, не расстраивается, словно так и надо. Сам говорит: «Полюбите меня черненьким. Беленьким меня любая полюбит».

– Что произошло? – спросил он.

– Приглядись ко мне, – попросила несчастная женщина. – Я ли это?

– Как тебе сказать, – промямлил Зритель. – Все вроде на месте. И глаза твои, и родинка на подбородке.

– И это приятно?

– Странно, – отозвался Юлиан. – Вроде все на месте, но ты немного изменилась.

– К лучшему?

– Не сказал бы.

– Что произошло? – грозно спросила Аня Бермудская. – Как ты это допустил?

– А чего я допустил? – спросил Зритель, мысленно торжествуя.

– Не знаю! – возопила Аня. – Дай мне другое зеркало!

А сама уже бежала в прихожую, где тоже зеркало висит.

Но результат встречи с зеркалом в прихожей, а потом и с зеркальцем из сумочки был удручающе однообразен. Из зеркала на Аню смотрела она же, но весьма некрасивая и даже неприятная.

Аня впала в истерику, а Зритель ей посоветовал:

– Ты сходи к своим подругам, поглядись там, поговори, спроси совета. Они же всю правду тебе скажут!

Удар был рассчитан и жесток. Не было и не могло быть у Ани подруг, а если бы они были, то ничего, кроме радости, ухудшение облика Ани Бермудской им бы не доставило.

Вечером заплаканная, растрепанная и униженная Аня все же решила выйти на улицу, поглядеться в витрину универмага и в гладь воды пруда у церкви Параскевы Пятницы.

Но что там ночью увидишь?!

А Зритель, видя, что изобретение Минца дает себя знать, трудился, бегал по городу, чтобы ни одного необработанного зеркала в Гусляре не осталось.

Ночью Аня изменила свое отношение к Зрителю, потому что поняла, что при такой личной трагедии во всем мире остался лишь один мужчина, способный ее верно любить и платить за ее забавы: Юлиан К. Зритель.

Через три дня умиротворенный Зритель сам пришел к профессору Минцу за второй порцией снадобья и с тремястами долларами в кармане.

– Ну как? – встретил его Минц.

Там сидели Минц с Грубиным, и для Саши Грубина Зритель поведал о своей победе над спесивой красоткой.