Книга Тени в переулке, страница 37 – Эдуард Хруцкий

В соседнем с нами деревянном доме жил человек без возраста по кличке Миша Бегунок. О нем говорили, что он был известным карманником.

Несколько раз Миша просил меня отнести в пивную перевязанные бечевкой свертки.

– Отдашь Сашке Косому, мне сейчас там не с руки по являться, – улыбался он фиксатым ртом.

Я добросовестно прятал сверток под байковую лыжную курточку и шел в пивную. В углу за двумя сдвинутыми столами сидел Сашка Косой, человек лет шестидесяти, и целая компания Мишкиных друзей.

– Здравствуйте, – говорил я вежливо, подходя к столу.

– Здорово, пацан, – также вежливо отвечали мне герои карманной тяги.

Я протягивал Косому сверток.

– От Бегунка? – для проформы спрашивал он.

– Да.

– Показать фокус? – спрашивал Сашка.

– Да.

Он наклонялся ко мне, сжимал мышцы лица, бил ладонью по щеке, и левый глаз вылетал в стакан с водкой. Все начинали весело ржать.

Сашка доставал глаз из стакана, водружал его на место и говорил:

– Пошли, пацан.

Мы выходили из пивной, рядом у входа торговала божественным лакомством – петушками на палочке – здоровенная баба Нюра.

Косой покупал мне два петушка и отпускал с миром.

Ах, эти леденцы сорок третьего года!

Варили их в квартирах черт знает из чего, добавляя для сладости сахарин, стоили они красную тридцатку за штуку. Но не было для нас тогда слаще лакомства, чем ядовито-алая птица на плохо обструганной щепке.

Сашка Косой был сборщиком. Держал общак. Карманники сдавали ему лихо нажитое, а потом честно делили, оставляя долю для больных и сидельцев.

Каждое утро в пивной они делили территорию. Самые опытные шли «щипать» в трамваях, игроки второй лиги работали в толкучке на Тишинке.

Среди них были «ширмачи», они работали, прикрываясь вещами, якобы вынесенными на продажу, «выбивалы» – специалисты, толкающие клиента в толпе, выбивая из внутреннего кармана «лопатник», то бишь бумажник, сбивая «котлы», то есть часы.

Лихие писаки, которые специальной «пиской» – остро отточенным лезвием – резали женские сумки.

Кстати, этот вид промысла весьма популярен и в наши дни.

Я не любил школу. Детство мое, впрочем, как и более поздние годы, прошло под чудовищным девизом – «ты должен».

И началось это в храме науки. Я должен был хорошо себя вести, отлично учиться, как маленький Володя Ульянов, чей портрет в детских кудряшках висел на стене класса, я должен был любить Сталина, впрочем, мы все его любили. И было еще бесчисленное количество моих долгов.

Когда мне до озверения надоедали «кредиторы», я шел к кинотеатру «Смена» на трамвайную остановку.

Я ждал, когда со стороны улицы Горького наползет на остановку, торжествующе звеня, вагон с белым кругом, на котором ярко выделялась черная буква «А». Другие маршруты я не любил. Я садился в прицепной вагон, платил тридцать копеек, и «аннушка» везла меня через всю Москву. Покровский бульвар, Покровские Ворота, Чистопрудный бульвар, Кировские Ворота, Сретенский бульвар, Сретенские Ворота.

Я пересаживался и ехал в Сокольники. Ветви деревьев в роще били по бокам трамвая. Прицепной вагон трясло на стыках, и я все дальше и дальше уезжал от ненавистной школы и от дома, где меня ничего хорошего за очередной прогул не ждало.

Трамвай открывал для меня Москву. Вросшие в землю особнячки, арки проходных дворов, подернутые зеленой ряской пруды.

На долгие годы трамвай останется для меня самым удобным и любимым городским транспортом.

И став старше, я пытался уехать на нем от мелких и крупных бед, потому что слово «должен» преследовало меня практически всю жизнь.

В вагонах трамвая я встречал своих знакомцев по Кондратьевскому переулку, завсегдатаев пивнушки Вити Царя. Они как сообщники подмигивали мне и, втискиваясь в толпу пассажиров, занимались своей ответственной работой.

Мой сосед Миша Бегунок работал исключительно в трамваях. Он был фартовым, удачливым вором, долгие годы не попадавшим на нары. Он виртуозно «щипал» и мастерски работал «пиской».

Но пришло и его время. И заловил знаменитого карманника мой покойный друг генерал Эрик Абрамов. Правда, тогда он был всего-навсего старшим лейтенантом и начальником угрозыска отделения. Именно на его «земле» пролегала вполне солидная часть маршрута «аннушки».

В те времена сыщики скрепя сердце регистрировали все поданные заявления. В отделении накопилось огромное количество «висяков». Все «терпилы» пострадали от карманников. Над головой начальника угрозыска начали сгущаться тучи.

Хороший сыщик должен быть талантлив. Талант его заключается не в умении увидеть в лупу чей-то волос, хотя и это нужно. Талант сыщика – умение работать с людьми, и прежде всего с агентами.

Миша Бегунок, фартовый вор, и я уже писал, что за всю свою карьеру «щипача» он ни разу не сел на нары.

Агент рассказал Абрамову о Мише, но сложность заключалась в том, что по учетам Бегунок не проходил, и ни его фаса, ни профиля в картотеке не было.

Тогда решили действовать иначе. Опера заняли позицию на лавочке в кустах недалеко от подъезда Миши. Агенту дано было четкое задание обняться с объектом.

Через несколько часов засады в кустах появился во дворе Миша.

Агент, принявший четвертинку за милицейский счет, разыгрывая пьяного, обнял его и поволок в сторону пивной с предложением добавить еще.

Сыщики хорошо запомнили Мишу. И начались две недели поездок и пересадок с трамвая на трамвай. Надо сказать, что Бегунок любил работать именно в «аннушке». Маршрут пролегал через центр, и народ в трамвае ездил вполне зажиточный.

И надо же такому случиться, что в этот день Эрик Абрамов сел в трамвай совсем по другому делу. Он ехал в управление на Петровку и решил выйти в Оружейном переулке.

Бегунка он срисовал сразу же. Однако взять его «на кармане» в одиночку просто нереально. Но я уже говорил, что мой друг был хорошим сыщиком. В кармане его желтой американской летной куртки, огромного дефицита в то время, лежал вещдок – толстенный бумажник, который он должен был отдать следователю.

Эрик достал его, заранее приготовив в кулаке две монеты по пятнадцать копеек, и сделал вид, что достает мелочь из этого сафьянового чуда. Купил билет и демонстративно сунул бумажник в боковой, на языке щипачей «чужой», карман и вышел на площадку.

Конечно, такого Бегунок упустить не мог. Чистый фраер стоял на открытой площадке. Узкие стиляжные брюки, желтая кожанка, признак зажиточности, и толстенный сафьяновый бумажник, положенный в «чужой» карман.

Когда бумажник перекочевал в карман Бегунка и он намеревался на ходу спрыгнуть с площадки трамвая, типичный фраер с силой сжал его локоть и сказал: