Книга Тени в переулке, страница 40 – Эдуард Хруцкий

Конечно, мы никогда не смогли бы соорудить такое необыкновенное средство связи, но нам помог сосед, студент энергетического института.

Итак, на столе у меня появился пульт с двумя выключателями и кнопкой. Когда приходил вызов, трещал звонок, а между контактами возникала маленькая синяя дуга.

Один звонок означал «я иду к тебе». Два – «приходи ко мне». Три – «айда на улицу». Наш проволочный телеграф очень развлекал нас, был нашей гордостью и предметом зависти сверстников.

Мы рылись в старых журналах, пытаясь найти способы усовершенствовать наши средства связи.

Но не успели.

Однажды вечером к нам в квартиру вломились два молодых парня в бобриковых пальто и хромовых сапогах. Они показали удостоверения НКВД, забрали мой приемно-передающий аппарат и заодно и меня.

Мать пыталась выяснить, в чем дело, но два борца с врагами народа обрадовали ее: «Лет через десять узнаешь».

Когда меня выводили из квартиры, мать крикнула:

– Не бойся, я позвоню куда следует!

Меня и, как я выяснил, моих подельников привели в здание РОНКВД на 2-й Брестской улице. Допрос начался стремительно. Парень, задержавший меня, снял пальто, и я увидел на его гимнастерке погоны с одной звездочкой.

– Кому ты, пацан, подавал сигналы? – важно спросил он. Я подробно рассказал ему о нашем средстве связи, для чего мы его сделали и как пользуемся.

– Значит, чтобы вызвать своего дружка погулять, ты передаешь ему сигнал по этой штуке?

– Да.

– Но у тебя же в доме телефон стоит, и у твоих дружков тоже.

– Ну так интереснее.

Младший лейтенант нажал на кнопку, между контактами мелькнула голубая искра.

– Ну а теперь что ты скажешь?

– Ничего.

– Этот разряд – радиосигнал, а рядом – Белорусский вокзал. Кто кроме тебя пользовался этим передатчиком?

Я снова начал рассказ о том, как мы купили журнал… Младший лейтенант бухнул кулаком по столу и заорал:

– Ты знаешь, куда я тебя закатаю! Вот это он сделал напрасно, на испуг меня брать было нельзя. И я ответил ему на «золотом» тишинском сленге. В комнату вошел майор с серебряными погонами:

– Гони его в шею.

В коридоре меня уже ждали дядька и два моих подельника.

– Пошли. Мы вышли на улицу, и мой товарищ Игорь спросил дядьку:

– Почему он на меня так орал, как фашист в кино?

– Забудь, никакой он не фашист, просто молодой и глупый.

Конечно же мы все забыли, возраст такой был, одиннадцать лет, плохое уходило из памяти быстро.

Вполне естественно, мы рассказывали страшные истории, как нас допрашивали, но мы ничего не сказали легавым и нас отпустили с угрозами и проклятиями. Чем больше проходило времени, тем плотнее история эта обрастала враньем, как снежный шар.

Дошло до того, что один из нас поведал группе товарищей, что мы бежали из-под стражи. Это был финал, дальше оставались перестрелка и захват здания НКВД.

До этого мы, слава богу, не дошли.

Прошло много лет. Я успел послужить в армии и интернациональный долг выполнить как положено, вернуться домой и стать журналистом. И вот однажды к нам в редакцию пришел славный паренек и принес свои воспоминания, как его вместе с дядькой и теткой загребли за «подрыв колхозного строя» и он попал в особую школу для малолетних родственников врагов народа. Вот о том, что происходило за забором этого учебного заведения, и написал свою скорбную историю Виктор Громухин. Напечатать в нашей газете это не удалось, но прочитанное я помню до сих пор.

И вдруг на веселой вечерухе ко мне пришло какое-то странное чувство, меня даже знобить начало: я вдруг подумал, куда меня мог пристроить курчавый парень с одной звездочкой на погоне.

Я взмок от этой мысли, а моя дама обиженно сказала:

– Не надо с гриппом приезжать в компанию.

– Вот я и уеду.

Я приехал домой, взял томик Паустовского и постепенно противная дрожь ушла. Такое со мной случилось один раз в жизни, когда через пятнадцать лет меня догнало чувство ужаса.

Однажды я опубликовал в «Воскреснике» очерк «Переулок прошлого». В нем я рассказал об американской перебежчице Аннабелле Бюкар и ее знаменитой книжке «Правда об американских дипломатах», по которой Сталин дал распоряжение снять великое кинополотно о борьбе с поджигателями войны. Для этой работы и был приглашен Александр Довженко. Фильм назывался «Прощай, Америка». Когда он был практически готов, Аннабелла Бюкар слиняла в Америку, фильм закрыли, Александр Довженко больше никогда и ничего не снимал.

В свое время я очень много слышал о незавершенной работе мастера. Слышал, но не видел. Когда я писал очерк, мне удалось достать видеопленку с этим эпическим полотном. Я смотрел его с ужасом.

Впервые в жизни я понял, что «лучший друг советских кинематографистов» поступил необычайно правильно, распорядившись закрыть фильм. Он спас от позора режиссера Довженко. Лента была похожа на собрание карикатур из журнала «Крокодил». Я уже не говорю о диалогах – просто переложенных на язык кино кусках из фельетонов С. Нариньяни о поджигателях войны.

Но, глядя на экран, я внезапно увидел уходящий из памяти интерьер.

В обожаемом всей гулявой Москвой «Коктейль-холле» Довженко снимал развратный американский бар. Мне было совершенно наплевать, что он хотел этим показать, но главное, в кадре был любезный моему сердцу бар со стойкой и столики вдоль стены. Я даже увидел столик, за которым любил сидеть с девушкой.

Целлулоидная жизнь на экране, люди-тени из целлулоида.

Я остановил пленку, прокрутил ее назад, и исчезли актеры, и в памяти моей появились в зале люди, которых я хорошо знал. Конечно, не со всеми я был коротко знаком, но место это, прославленное от Бреста до Владивостока, стало своеобразным клубом в непростые времена изучения «Марксизма и вопросов языкознания».

В это обиталище радости приходили замечательные актеры, певцы, художники, модные писатели. Ну и конечно, молодые, рано повзрослевшие ребята.

Весьма примечательна была одна компания. Они всегда приходили вчетвером. Было им лет по двадцать с небольшим. Они были всегда дорого и хорошо одеты по моде того времени. О них говорили – «стильные ребята».

Конечно, с ними приходили девушки, тоже весьма модные и красивые. Компания как компания. Вели себя сдержанно и корректно, были вежливы и внешне расположены к людям. Пару раз мы пили с ними замечательные пунши, а один раз я прошелся с модной четверкой до Козицкого переулка.

Однажды я направлялся к любимому «Коктейль-холлу», и ко мне подошел Боря Благовидов, опер из «полтинника», в миру – 50-го отделения милиции.

– Тебе, парень, надо к нам зайти.