Онлайн книга «Дети Арбата»
Рано или поздно это должно было случиться. Ну что ж, сделает аборт, ребенок не нужен ни ему, ни ей. – Ты беременна? Она уткнулась головой в его плечо, прижалась к нему, будто искала защиты от несчастий и невзгод своей жизни. Что он знает о ней? Где она живет? У тетки? В общежитии? Снимает угол? Аборт! Что скажет она дома, какой бюллетень предъявит на работе? А вдруг пропустила сроки? Куда денется с ребенком? – Если попалась, рожай, поженимся. Не поднимая головы, она спросила: – А как малого назовем? – Решим, времени много. Она опять засмеялась, отодвинулась от него. – Не женишься ты, да и не пойду я за тебя. Тебе сколько? Двадцать два? Я и то старше тебя. Ты образованный, а я? Шесть классов… Выйду, только не за тебя. – За кого же? Интересно. – Интересно… Парень один, наш, деревенский. – Где он? – Где-где… На Урале, приедет и заберет меня. – Кто он? – Кто… Механик. – Ты давно его знаешь? – Сказала ведь, с одной деревни. – Что же он до сих пор на тебе не женился? – Не перебесился, вот и не женился. – А теперь перебесился? – Теперь ему уже тридцать. У него, знаешь, какие барыньки были… – Ты его любишь? – Ну, люблю… – А почему со мной встречаешься? – Почему да почему… Мне тоже жить хочется. Допрашивает, как в милиции, ну тебя! – Когда же он приезжает? – Завтра. – И мы с тобой больше не увидимся? – На свадьбу позвать?.. Он здоровый, стукнет, и нет тебя. – Это еще посмотрим. – Ох, ох… – Но ведь ты беременна. – Кто сказал? – Ты сказала. – Ничего я тебе не говорила. Сам придумал. В дверь тихонько постучали. Катя открыла Марусе, снова легла. – Проводила. – Маруся зажгла свет. – Чай пить будете? Саша потянулся за брюками. – Чего вы? – сказала Маруся. – Не беспокойтесь. – Он стеснительный, – усмехнулась Катя, – стесняется гулять со мной, жениться хочет. – Жениться недолго, – сказала Маруся, – и развестись недолго. Саша налил в стакан остатки водки, закусил пирогом. В общем-то он должен быть благодарен Кате за то, что все так благополучно кончилось. Механик этот, наверно, и вправду есть, но не в нем, в сущности, дело. Дело в том, что она опять дразнит его, а он раскис, дурачок. Саша поднялся. – Ты куда? – спросила Катя. – Домой. – Что вы, честное слово, – забеспокоилась Маруся, – спите, утром поедете, а я у соседей переночую, никому не мешаете. – Надо идти. Катя смотрела хмуро. – Дорогу найдешь? – Не заблужусь. Она притянула его к себе. – Останься. – Пойду. Счастливо тебе. Хорошая все-таки девчонка! Жаль, конечно. И если она не позвонит, они никогда больше не увидятся: адреса он не знает, не дает она адреса – «Тетка заругает», даже не говорит, на какой фабрике работает – «Будешь возле проходной отсвечивать». Раньше она изредка звонила ему из автомата, они шли в кино или в парк, потом уходили в глубину Нескучного сада. Белели под луной парусиновые шезлонги, Катя отворачивалась. «Чего придумал… Вот пристал тоже…» А потом приникала к нему, губы сухие, обветренные, перебирала шершавыми руками его волосы. – Я тебя первый раз за цыгана приняла. Возле нашей деревни цыгане стояли, такие же черные. Только кожа у тебя гладкая. Летом, когда мама была у сестры на даче, она приходила к нему, глаза сердитые, стеснялась сидевших у подъезда женщин. «Пялят зенки. Больше в жизни не приду». Позвонив, обычно молчала, потом вешала трубку, звонила опять… – Катя, ты? – Ну я… – Что же не отвечала? – И не звонила даже… – Встретимся? – Где это мы встретимся?.. – Возле парка? – Придумал… На Девичку приезжай. – В шесть, в семь? – Побегу я в шесть… Все это Саша вспоминал теперь, ждал ее звонка. На следующий день он хотел побыстрее вернуться из института домой – вдруг позвонит. Но остался делать стенную газету к Октябрьским праздникам. А потом его вызвали на заседание партбюро. Свободных мест у двери не было. Саша протиснулся между сдвинутыми рядами стульев, задевая тесно сидящих людей, вызвав недовольный взгляд Баулина, секретаря партбюро, русоволосого крепыша с округлым, простым, упрямым лицом, с широкой грудью, выпирающей под синей сатиновой косовороткой, застегнутой на короткой шее двумя белыми пуговичками. Проследив, как Саша уселся в углу, Баулин снова повернулся к Криворучко: – Это вы, Криворучко, сорвали строительство общежитий. Объективные причины никого не интересуют! Фонды переброшены на ударные стройки? Вы отвечаете не за Магнитку, а за институт. Почему не предупредили, что сроки нереальны? Ах, сроки реальны… Почему не выполнены? Вы двадцать лет в партии?.. За прошлые заслуги в ножки поклонимся, а за ошибки будем бить. Баулинский тон удивил Сашу. Заместителя директора Криворучко студенты побаивались. В институте поговаривали о его знаменитой военной биографии: до сих пор носит гимнастерку, галифе и сапоги. Этот сутулый человек с длинным унылым носом, с мешками под глазами никогда ни с кем не вступал в разговоры, даже на приветствия обычно отвечал только кивком головы. Криворучко опирался рукой на спинку стула, Саша видел, как дрожат у него пальцы. Слабость в человеке, всегда таком грозном, выглядела жалкой. Но материалов для стройки действительно не давали. А сейчас никто не хочет об этом думать. Только Янсон, декан Сашиного факультета, невозмутимый латыш, обращаясь к директору института Глинской, примирительно сказал: – Может быть, дать еще срок? – Какой?! – со зловещим добродушием спросил Баулин. Глинская молчала. Сидела с обиженным видом человека, которого наградили таким негодным заместителем. Поднялся аспирант Лозгачев, высокий, вальяжный, театрально воздел руки. – Неужели и лопаты отправили на Магнитку? Студенты пальцами ковыряли мерзлую землю? Вот сидит комсорг группы, пусть скажет, как они без лопат работали. Баулин с любопытством посмотрел на Сашу. Саша встал. |