Онлайн книга «Нелегал из Кенигсберга»
Сергей нехотя поднялся и подошел к мирно пасущейся лошади. Огладил ее, сунул в губы корочку хлеба. Потом присел и нащупал сосцы. Кобыла удивленно на него посмотрела, отмахнулась хвостом и снова стала щипать траву. — Не, не жеребая, — доложил Лобов. — Без молока будем жить. Зато вот жимолости набрал. — И высыпал целую пилотку сизовато-синих ягод. — Нравишься ты мне, танкист! — усмехнулся майор. — Правильный у тебя подход к жизни… А ты уверен, что это не «волчьи ягоды»? — Ну, жимолость, она, конечно, из семейства «волчьих ягод». По науке «лоницера ксилостеум». Но бывают съедобные виды жимолости, как этот. Ешьте, в ней магния больше, чем во всех других ягодах. — Ну, ты еще и ботаник! А зачем мне магния столько? — осторожно попробовал ягоду Северьянов. — Магния много не бывает. После кислорода и воды он основной элемент для нашего организма… От него прежде всего сердечный ритм зависит. А по жимолости я курсовую писал. Латинское название «Лоницера» от фамилии немецкого ботаника, физика и математика Адама Лоницера… — И здесь без немцев не обошлось… — задумчиво молвил Северьянов. — Талантливый народ, а под Гитлером охренел… Значит так. Спать будем по очереди. Один в карауле. Хочешь, ты первым, хочешь — вторым. Мне все равно. Лобов вызвался первым. Глядя на него, майор продекламировал: — Вот как стало лишь смеркаться, Старший сын пошел сбираться. Взял он вилы и топор И отправился в дозор. — Помнишь, откуда это? — «Конек-Горбунок». — Молодец! Зачет по русской литературе, ботанике и животноводству! — Там дальше идет про отца, который младшего сына уговаривает: «Послушай, побегай в дозор, Ванюша. Я куплю тебе лубков, дам гороху и бобов». Я эту вещь с детства помню. — А я наизусть всю сказку знаю! — Ух ты! Вот это память! А у меня стихи не держатся… Вот только то, что капитан Суровцев написал, запомнилось с первого раза: «Беспощадное солнце слепит наши прицелы…» Ночь, подточенная птичьим голосами, рухнула наземь плотно и темно, открыв свою глубину до самого звездного дна. Она прошла спокойно, если не считать шума и треска, с каким выскочил дикий кабан на поляну. Кобыла испуганно заржала, а Лобов схватился за наган. Но кабан исчез так же внезапно, как и появился. Майор тут же проснулся и спать уже больше не мог. Позавтракали картошкой с жимолостью. — Хорошая ягода, — похвалил Северьянов. — Чернику напоминает. Первый раз в жизни пробую. — Надо бы нашей кобылке кличку придумать. А то и не подзовешь ее даже. — Клички коней складываются из начальных слогов имен их родителей. — Кто ж их знает… Назовем ее, исходя из обстоятельств. Попала она к нам в качестве трофея, пусть будет Трофой. — Трофа, Трофа… — Северьянов попробовал кличку на звук. — Не годится. Трофа — Катастрофа, Дистрофа… Надо подумать… — Ну, тогда по масти дают. Она у нас игреневая. Можно Греня. — О, это звучит! — одобрил майор. — Жаль, кабана упустил. Запаслись бы мясом на весь путь. — Я, честно говоря, не охотник. Вот сфотографировать бы его, красавца, — это да. — Секач тебя так сфотографирует, что и про аппарат забудешь, — майор взял одну из полицейских винтовок, вынул затвор и заглянул в ствол. — Вот стервецы! Даже оружие свое ни разу не почистили. Все в нагаре… * * * Перед самым сном Лобов достал полевую книжку капитана Суровцева, чтобы подсушить ее страницы, все еще влажные после плавания в Мухавце. Еще было довольно светло, чтобы разбирать убористый, но четкий почерк бывшего владельца. Сергей вчитывался в стихотворные строчки. На заре начинаются войны. На заре часовым неспокойно. На заре под жандармским конвоем На расстрел отправляют героев. Торопясь, запотевшие трубы На заре протирают горнисты, И чуть-чуть припухают губы У любимых зарею росистой. На заре синь плывет у реки, Свой полет начинает Светило. И едва прокричат петухи, Исчезает нечистая сила… * * * Я к губам твоим Припаду, Как трубач к мундштуку фанфары, И сыграю такую «Зорю», Что в глазах твоих вспыхнут Пожары! А от них запылает закат Всеземной вековечный вечер, Будто искру раздул стократ Очень сильный и ласковый ветер. * * * Мы Родине меч и защита! И пусть ни кола, ни двора. В петлицах у нас зашита Одолень-трава. Каска насквозь пробита, Цела зато голова! В петлицах у нас зашита Одолень-трава. Вражья атака отбита, Значит, молва права — В петлицах у нас зашита Одолень-трава. А если и чудо не в силах. И смерть предъявляет права. Все ж прорастет на могилах Из наших петлиц трава! * * * Мы идем в сиреневых шинелях, В розовых кирзовых сапогах, С золотыми лаврами в петлицах, С звездами колючими во лбах. Ровными рядами за плечами Голубые светятся штыки. Мы уходим белыми ночами В черные простуженные дни. Вихрятся разрывы. В дикой пляске Вздыбленные дымные пески. И летят расколотые каски, Как с венков железных лепестки. * * * Чем пахнет смерть? Ружейным маслом, Солдатским потом, Сапожной ваксой. Чем пахнет смерть? Сырой землею, И талым снегом, Полынным зноем. Чем пахнет смерть? Простой махоркой, Горячей кровью, Миндалем горьким. Чем пахнет смерть? На вкус? На ощупь? Расскажут те, Чьи ложа в рощах. * * * Ты закрой, пехота, Свои пыльные глаза. Ты присядь поодаль от дороги. Горький пот — солдатская слеза. Пехотинца, как и волка, Кормят ноги. Мы целуем фляги В алюминиевые губы. Мы ласкаем пулеметы, Словно женские тела. Вы запрячьте музыканты Свои погнутые трубы |