Онлайн книга «Страх»
– Вы поддерживали с ним связь? – Нет, личных связей не поддерживала. Встречались по служебным делам, на семинарах, съездах. И так одного за другим он назвал человек десять репрессированных работников народного образования, знакомых Алевтины Федоровны. Нине стало ясно: этот смазливый из Органов, Алевтине Федоровне «шьют» дело, и она обречена. И все они обречены, Нина – первая, она защищала Алевтину Федоровну… Тюрьма? За что? И тут же, будто угадав ее мысли, смазливый сказал: – У меня вопрос к Ивановой. Товарищ Иванова, вы окончили педагогический институт. Весь ваш выпуск выехал на периферию. Как вам удалось остаться в Москве и вернуться в ту же школу, которую вы окончили? Правду! Она должна говорить только правду! Ни слова лжи, никаких уверток. Но от волнения она не сразу справилась со своим голосом и первую фразу повторила дважды. – Дело в том, – сказала Нина, – что у меня в Москве квартира и на моем иждивении тогда была маленькая сестра. У нас с ней нет ни отца, ни матери. Я объяснила это в институте при распределении. Мне ответили, что если принесу ходатайство какой-нибудь московской школы, то меня туда направят. Такое ходатайство мне дала Алевтина Федоровна. – Значит, вас направили в школу по ее просьбе? – Да. – И рекомендацию в партию тоже она вам дала? – Да. – А вторую рекомендацию? – Иван Григорьевич Будягин. – Бывший замнаркома? – Да. – Вам известно, что он арестован как враг народа? – Да. – Как вы познакомились? – Его дочь училась в нашей школе, в нашем классе. – Вы с ней встречаетесь? – Нет. Как только я узнала, что ее отец арестован, я с ней перестала видеться и разговаривать. – Вы доложили в свою парторганизацию, что ваш рекомендатель арестован как враг народа? – Нет. – Почему? – Я не знала, что об этом надо докладывать. Его рекомендация есть в моем личном деле. На круглом мордовском лице Алевтины Федоровны не дрогнул ни один мускул. Краем глаза Нина увидела это и успокоилась. – А кто еще из ваших друзей арестован? Нина пожала плечами: – Не знаю. Вроде никто… – Вы это утверждаете? Нина опять пожала плечами. – Что же вы молчите? – Я не знаю, о ком вы говорите? – Я говорю о вашем товарище Александре Павловиче Панкратове. – Панкратове? Мы с ним тоже учились в одном классе… С тех пор прошло уже десять лет. – И с тех пор не встречались? – Встречались. Мы жили в одном доме. Но он уже три года как арестован и выслан из Москвы. – Как вы отнеслись к его аресту? – Никак. Я ведь не знала тогда и не знаю сейчас, за что он арестован! – Вы ходатайствовали о его освобождении? Неожиданный вопрос. О каком письме он спрашивает? О том, под которым она хотела собрать подписи в школе? Алевтина Федоровна его порвала. Или о том письме, которое они обдумывали у Лены и Будягин велел его не посылать? О первом знает только Алевтина Федоровна, она никому не могла сказать. О втором знают Лена, Макс, Вадим и сам Иван Григорьевич, но они его не послали… Неуверенным голосом она ответила: – Никаких ходатайств я никуда не посылала. Это было правдой. Она не обманывала партию. Никаких ходатайств она никуда не посылала. И опять на лице у Алевтины Федоровны не дрогнул ни один мускул. Каков будет следующий вопрос, Нина представляла. Органы про нее собирали сведения, значит, беседовали с соседями, и эта сволочь Вера Станиславовна наверняка донесла, что у Вари над кроватью висит Сашина фотография. Что она скажет насчет этой фотографии? Придется врать, мол, портрет отца в молодости. А вдруг в их отсутствие и Сашину фотографию пересняли? И сейчас ее, коммунистку, уличат во лжи, такой позор! – У меня больше вопросов нет, – объявил смазливый. Нина опустилась на стул, прикрыла глаза. – Будем закругляться, – сказал председатель, – есть предложение Смирнову Алевтину Федоровну за грубые политические ошибки в подборе кадров, извращение марксистско-ленинского воспитания молодого поколения, допущение и сокрытие контрреволюционных антисоветских выходок среди старшеклассников, а также за связь с врагами народа, – он перечислил все фамилии, названные ранее молодым человеком, – из членов ВКП(б) исключить, от работы директора школы отстранить. Кто за? Члены комиссии проголосовали «за». – Единогласно, – сказал председатель, – Смирнова, ваш партбилет! Алевтина Федоровна подумала, вынула из сумочки партбилет, опять подумала, поднесла его к губам, поцеловала, положила на стол. Этот неожиданный жест внес секундное замешательство, председатель, первым придя в себя, сказал, нахмурившись: – Гражданка Смирнова, вы свободны. Алевтина Федоровна вышла из кабинета. – Я думаю, дело Ивановой надо выделить и передать партследователю, – сказал смазливый. Он держался как посторонний и сидел отдельно в углу у окна, тем не менее было ясно, что это и есть тут главная персона. Председатель кивнул головой: – Есть предложение выделить дело Ивановой Нины Сергеевны и передать его на предварительное рассмотрение партследователю. Кто за? Все проголосовали «за». – Единогласно, – подытожил председатель и снова посмотрел в бумажку на столе, никак не мог запомнить фамилии. – Теперь в отношении Юферова Василия Петровича, Маслюкова Якова Ивановича, Шалаева Константина Ильича… Он сделал паузу. Смазливый молчал. – Ну что ж, – сказал председатель, – я думаю, ограничиться указанием на недостаточную бдительность. Есть другие предложения? Других предложений не было. – Принято, заседание окончено. Все вместе вышли из райкома. Уже было темно – около пяти вечера. – Вот так! – сказал Василий Петрович и пошел к «Смоленскому» метро. Яков Иванович и Костя-лаборант свернули в Глазовский – решили вернуться в школу. Нина, дождавшись, пока все скрылись из глаз, помчалась к Зубовской площади. На Кропоткинской улице жила Алевтина Федоровна. Нине во что бы то ни стало надо было ее увидеть, что-то сказать ей, утешить. Все ужасно. Надо посоветоваться, как вести себя, как быть, что делать. |