Онлайн книга «Страх»
– Что я должен подписать? – мрачно спросил Мрачковский. Мрачковский не только дал нужные показания, но и взялся уговорить Ивана Никитича Смирнова. Но это ему не удалось. На очной ставке Смирнов обозвал Мрачковского трусом и отказался с ним разговаривать. Взбешенный Мрачковский дал дополнительные показания против Смирнова: якобы еще в 1932 году на тайном совещании Смирнов предложил объединиться с зиновьевцами и перейти к тактике террора. Таким образом, к показаниям Ольберга и Рейнгольда против Смирнова также присоединились показания его ближайшего друга Мрачковского. Этого было, может быть, достаточно, чтобы вытащить Смирнова на процесс, но недостаточно, чтобы заставить его в чем-то признаться. После неудачи Слуцкого Смирнова передали Гаю, начальнику особого отдела, ведавшему агентурно-осведомительским аппаратом и «оперативной техникой», которую здесь называли ласковым именем «Надюша», от ее кодового названия «мероприятие Н». Гай был человек циничный и жестокий. Как-то, получая от него указания о допросе троцкиста, знавшего Смирнова, Шарок сказал, что хочет сначала составить вопросник. Гай презрительно посмотрел на него и спросил: – Хотите познакомиться с моим вопросником? – Да, конечно. Гай вытащил из ящика стола резиновую милицейскую палку, покрутил ею в воздухе. – Вот мой единственный вопросник. И вам советую обзавестись таким же. Но это было еще до официального указания Сталина о применении физических методов воздействия, и держать в столе такой «вопросник» Шарок побоялся. Гай сразу без обиняков объявил Смирнову, что тот полностью изобличен показаниями не только Ольберга, Рейнгольда, Дрейцера, Гольцмана и Мрачковского, но и Зиновьева и Каменева (на этот раз это было правдой – Зиновьев и Каменев уже показания дали) и ему остается только подтвердить их показания и признать свою вину. В подтверждение своих слов Гай протянул Смирнову протоколы допроса Зиновьева и Каменева. – Почитайте. Однако Смирнов отказался их читать. – Вы все можете, – ответил он, – можете даже положить передо мной Евангелие от Матфея, где он свидетельствует, что я террорист. Типографий для этого у вас достаточно. – Не верите? – усмехнулся Гай. – Сейчас поверите. Он поднял трубку внутреннего телефона, говорил с кем-то малопонятными Смирнову фразами, положил трубку, потом стал что-то писать, не обращая внимания на Ивана Никитича. В дверь постучали. – Войдите! – крикнул Гай. Дверь открылась. Сопровождаемый караульным, в комнату вошел человек, в котором Смирнов не сразу узнал Зиновьева, он едва держался на ногах, тяжело дышал, лицо больное, одутловатое. Поддерживаемый караульным, он опустился на стул. – Гражданин Зиновьев, – сказал Гай, – вы подтверждаете данные вами на следствии показания относительно участия Смирнова Ивана Никитича в террористической деятельности «Объединенного троцкистско-зиновьевского центра»? – Подтверждаю, – еле слышно проговорил Зиновьев. – А вот гражданин Смирнов отрицает, – сказал Гай. Зиновьев поднял усталые глаза на Смирнова, тихо сказал: – Иван Никитич, нужно рассуждать политически. Если мы пойдем навстречу Кобе, Коба пойдет навстречу нам. Это откроет нам дверь в партию. – На тот свет он откроет нам дверь, – ответил Смирнов, – ты Кобу не знаешь? Ты веришь ему? Он лжец и обманщик. Он затеял все это дело, чтобы нас уничтожить. – Не уверен, – прошептал Зиновьев, – но если ты не пойдешь ему навстречу, то тебя он уничтожит наверняка. – Предпочитаю умереть честным человеком, а не лжецом, трусом и продажной собакой. После этой перебранки Гай составил протокол очной ставки, в котором Зиновьев подтверждал свои показания насчет участия Смирнова в терроре, на что Смирнов каждый раз отвечал: отрицаю, отрицаю, отрицаю. Зиновьева увели. Гай аккуратно сложил бумаги на столе, потом переложил несколько листков и как бы между прочим спросил: – Сафонову знаете? Иван Никитич в первый раз поднял голову. – Сафонова, – повторил Гай, – вам известно это имя? – Да. Это моя бывшая жена. – Тогда почитайте вот это. Гай положил перед Смирновым заявление Сафоновой, в котором она утверждала, что в конце 1932 года, то есть когда Смирнов еще не сидел в тюрьме, он получил от Троцкого директиву об организации террора против руководителей партии и правительства. – И это вы могли сочинить. – Смирнов бросил на стол бумагу. Гай нажал на кнопку звонка и приказал караульному ввести свидетельницу Сафонову. Сафонова вошла, Смирнов не видел ее уже много лет, но эта женщина была когда-то его женой, они расстались добрыми друзьями и оставались добрыми друзьями. Гай указал ей на стул, она села и заплакала. Смирнов никогда не видел свою бывшую жену плачущей. Сильная была когда-то женщина. Она плакала, не могла остановиться, и Гай ее не останавливал – пусть плачет, чем дольше будет плакать, тем лучше. Наконец Сафонова справилась с собой, вытерла слезы. Смирнов кивнул на заявление. – Твое? Она опять всхлипнула, вытерла глаза, прерывающимся голосом заговорила: – Иван! У нас нет другого выхода. Ни у тебя, ни у Розы (она назвала имя нынешней жены Смирнова), ни у Ольги (так звали дочь Смирнова). Только ты можешь спасти наши жизни – подчинись Политбюро. Ведь всем ясно: процесс этот направлен против Троцкого. Даже Зиновьев и Каменев это поняли. Если ты выйдешь на суд, то тебя увидит весь мир и тебя тогда не расстреляют, а если не выйдешь, то расстреляют и тебя, и нас, и никто об этом не узнает. Смирнов молча слушал. И эту женщину он когда-то уважал, стойкая, принципиальная, непримиримая, бесстрашная, и вот как ее согнули – баба, простая, насмерть перепуганная баба. – Уведите эту дуру! – сказал Смирнов. – Не хотите с ней разговаривать, – усмехнулся Гай, – ну что ж, дело ваше. Он снова вызвал караульного, кивнул на Сафонову. – Уведите! – Иван! – Убирайся! – оборвал ее Иван Никитич. Когда Сафонову увели, Гай сказал: – Грубо вы разговариваете с людьми, Смирнов! Иван Никитич молчал. – Не забывайте, у вас ведь есть еще родственники. Неужели вы и с ними будете так говорить? Иван Никитич молчал. Он не понимал, о чем говорит Гай. Сафонова – бывший член партии, политический деятель, но семья? Жена его Роза – беспартийная, дочь – студентка, какое отношение имеют они к его делу? |