Онлайн книга «Водители»
– Перекурим это дело. Посмеиваясь, Максимов вынул из портсигара папиросу. Пашка взял, покатал ее между пальцев, прикурил от протянутой Максимовым спички и, затянувшись, сказал: – В токарной, у Тимошина. Закашлялся, глубоко перевел дыхание: – Крепка-а-я… Токарной называлась комната с низким сводчатым потолком и двумя широкими, в частых переплетах, окнами: перед каждым стояло по токарному станку. Над одним станком горела лампочка под круглым металлическим абажуром, конус яркого света серебрил стальную стружку. Она вилась из-под резца, свисая и падая в железный ящик. Несколько мгновений Максимов смотрел на увлеченного работой Тимошина. Первый рационализатор на базе, и парторг, и в журналах печатается, и все такое прочее, а все же дружок, из одной миски щи хлебали. – Здорово, Прокофий! – окликнул Тимошина Максимов. – Механика не видал? – А, Петро!.. – Тимошин перевел станок на холостой ход и выпрямился, худощавый, сутуловатый. – В кузницу старик пошел, сейчас вернется. Максимов скосил глаза на станок: – Ну, как оно? – Скажу «хорошо» – не поверишь, скажу «плохо» – не поможешь. Тимошин подошел к висевшему на стене шкафчику, выбрал резец. – Значит, скоро в лауреаты? – протянул Максимов с насмешливой уважительностью. Тимошин с силой затянул в патроне деталь. – Ага! – На все сто тысяч? – Не меньше. – Значит, выпьем? – Кто-нибудь выпьет. Он потянул рукой ремень, включил рубильник. Станок снова зажурчал и погнал стружку. В цех, неся в клещах раскаленную болванку, вошел механик Потапов, кинул болванку на обитый железом верстак, положил рядом клещи, обычным угрюмым взглядом поверх железных очков посмотрел на Максимова, протянувшего ему путевку. – Подписывай, Иван Акимыч, полчаса дожидаюсь. – Не торопись, – сказал Тимошин, не отрывая глаз от детали. – Валя не убежит. – Как машина? – Потапов вытащил из кармана огрызок карандаша, прижал путевку к тискам, подписал. – Порядок! – Промыл? – Вопрос! – не моргнув глазом, соврал Максимов. Деревянные домики, прижимаясь к земле, притаились за длинными заборами. Блестки лунного света расплескались на булыжниках мостовой. Ночь, еще прохладная, уже хранила в себе волнующие запахи майского дня, теплые ароматы весеннего солнца и пробуждающейся земли. Максимов и Валя шли молча, испытывая неловкость, которая предшествует решительному объяснению. Наконец Максимов заговорил. Зачем ей понадобилось переходить на линейный пункт? Приятно мыкаться в такую даль на попутных машинах? И чем плохо на автобусе? Конечно, кондукторская должность незаметная, да что толку в этой заметности, когда диспетчер сидит на одной ставке, а кондуктор на премии: заработок вдвое больше и ответственности никакой. – Работа интереснее, – нехотя ответила Валя. Максимов пожал плечами. – «Работа интереснее»… Наше дело: крути баранку, рви билеты, получай двугривенные. Валя молчала, и он добавил: – А потом, ведь ты учиться собиралась. Он прибег к этому аргументу только потому, что искал убедительных доказательств. А учиться? Пусть и не думает! Зачем ей? На жизнь он не заработает?! В окнах облисполкома на Советской улице еще горели огни. Прохожих на улице не было. За решетчатой изгородью городского сада светилась пустая веранда ресторана с голыми, без скатертей, столиками. Максимов смотрел на песчаные дорожки, и ему казалось, что сад наполнится сейчас шумом гуляющей толпы и в верхушках неподвижных деревьев задрожат звуки оркестра. Здесь проводил он вечера, встречался с девушками, которые его любили, и товарищами, которых растерял. Неужели он теряет и Валю?! Он искоса посмотрел на нее. Она была почти одного с ним роста. Волосы, спадающие на воротник куртки, казались черными. На самом деле они светло-каштановые, тонкие и волнистые. Что же произошло? Почему все разладилось? «Работа интереснее». Это ведь для отвода глаз. Из-за него уходит Валя с автобуса. А что он ей плохого сделал? Он заговорил с необычной для него горячностью. Разве она знает, что такое диспетчерский пункт на линии? Там такое бывает – ни за что в неприятность попадешь. И зачем ей работу менять, если она в институт поступает? – Тебя моя учеба интересует? Вот уж никогда не думала, – сказала вдруг Валя. Насупившись, он пробормотал: – Сама говорила, что учиться собираешься. Вот я и сказал. – Ах, если так… – ответила Валя. Они подошли к ее домику. Прощаясь, Максимов задержал Валину руку: – Постоим. Она прислонилась к ограде палисадника, устремив мимо Максимова безразличный взгляд. Раньше Максимов не знал неудач в любви – он никогда не добивался ее. Его чувства были ограничены понятиями: нравится, не нравится. Он не слишком увлекался в первом случае и никогда не горевал во втором. Снисходительная шутливость была его обычной манерой в обращении с девушками. Теперь впервые он убедился, что его присутствие кого-то тяготит. Сначала он решил прекратить бессмысленное ухаживание. «Это не про нас, нам что-нибудь попроще», – говорил он себе, укрепляясь в принятом решении. Но не мог порвать с Валей. И сейчас он не знал, что сказать ей. Он боялся и не хотел услышать ответ, который заранее предчувствовал. – О чем будем говорить? – спросила Валя, продолжая смотреть мимо Максимова. Он сказал: – Может, ты не хочешь, чтобы я тебя провожал? Она вскинула брови: – Это никому не запрещено. – Всякий может? – Всякий меня не провожает. – Она поморщилась. – И потом, знаешь, поздно уже. Спокойной ночи. – Ведь завтра опять в вечернюю. – Нет, пора. Она кивнула ему едва заметно, взбежала на крыльцо и скрылась за дверью. На следующее утро Максимов проснулся поздно. Спешить некуда: сегодня ему во вторую смену. Привычным движением он протянул руку к стулу, нащупал под одеждой часы. Половина двенадцатого! Он скинул одеяло, сел на кровати, закурил. Неслышный ветер раскачивал за окном гибкие верхушки тополей, их листья трепетали на солнце. Большая муха билась о стекло. За деревьями переливалась дальняя голубая лента Оки и чернело шоссе, ведущее на пристань. |