Книга Блюз бродячих собак, страница 63 – Карина Тихонова

— Не гарантирую, — ответила я сквозь зубы.

В общем, дитё в конце концов уломалось и исполнило какую-то популярную нынче песенку, содержание которой было ему совсем не по возрасту.

— Ах, какая умничка, ах, какая талантливая девочка! — заахали в экстазе приглашенные.

— Я еще спою! — не объявила, а приказала всем оставаться на своих местах хозяйская внучка.

Разохотилась, значит.

Пела девочка преотвратно. В своем высокомерном пренебрежении она игнорировала темп, тональность, мелодию, слова и ритм. Несчастной гувернантке приходилось то галопом ловить ее на полдороге, то, наоборот, сидеть неподвижно и ждать, когда звездная внучка раскачается и продолжит песню.

— Ах, как великолепно! Какой развитый ребенок! — заахали гости после второй песни.

Эльвира Давыдовна внимала восторгам с благосклонной улыбкой.

Потом Машенька вознамерилась прочесть нам стихотворение. И прочла целых четыре. На этом, к счастью, репертуар ребенка закончился, и мы получили увольнительную до следующего хозяйского каприза.

— Илона, вам понравилось? — громко спросила Эльвира Давыдовна.

Я понимала, что вопрос был тестом. Если бы я ответила правильно, то мне простили бы все. Даже мое ужасное имя.

Но я не смогла сдержаться.

— Понравилось, — ответила я тоже очень громко. — Только вам нужно показать ребенка логопеду. Она же половину согласных не выговаривает!

В комнате воцарилась напряженная тишина.

— И потом, я бы не советовала отдавать Машу в музыкальную школу, — продолжала я, упиваясь откровенностью. И злорадно отчеканила, хотя понимала, что подписываю себе смертный приговор:

— У нее слуха нет.

Занавес…

Когда мы с Редькой вышли на улицу, я разом потеряла свой боевой запал. Я съежилась, как шарик, из которого выпустили воздух, и стала поглядывать на кавалера жалкими умоляющими глазами.

Мне было стыдно.

Вечер завершился скомканно. После моего критического резюме попросить Машеньку продолжить бенефис и повторить на бис исполненные номера стало неудобным.

Но Машенька, вкусив тортика, пожелала снова облагодетельствовать нас своими талантами. Ее пытались увести из гостиной, а ребенок визжал, упирался и голосил так, что я временно оглохла.

При этом все гости укоризненно смотрели в мою сторону, а я немедленно вспотела от напряжения.

«Наплевала в чистую детскую душу!» — говорили бескомпромиссные взгляды приглашенных.

Эльвира Давыдовна за тот час, который мы высидели с Редькой из вежливости, больше не удостоила меня ни взглядом, ни словом. Она скользила мимо меня пустыми очами и просила передать ей тот или иной предмет кого угодно, только не меня и не Родиона. В общем, нас подвергли явному остракизму.

Жалею ли я о том, что не сдержалась?

Нисколько!

Есть категория людей, которая искренне не понимает, что начинает садиться на шею окружающим. И нужно об этом говорить прямо, хотя бы для того, чтобы они распростились с дурной привычкой.

И еще я уверена, что мой жесткий выпад в сторону Машеньки пойдет ей на пользу гораздо больше, чем постоянное сюсюканье родных. Люди, вырастающие из таких вот избалованных детишек, — мука и каторга для всех окружающих. Мне в своей жизни приходилось встречать выросших Машенек, и я помню мучительное желание накостылять этим изломанным рафинированным барышням по заднице.

Хотя бы за тот пренебрежительный взгляд, которым они окидывали мою скромную персону.

Единственное, о чем я жалела, — это о том, что невольно подставила Редьку.

Я заглянула в лицо кавалеру и заискивающе спросила:

— Сердишься?

Минуту Редька сердито хмурил брови, но губы у него предательски дрожали. Потом он бросил притворство и разразился самым настоящим искренним хохотом.

— Королева, я в восхищении! — проговорил он сквозь смех. — Элька, ты молодец… Сколько раз у меня руки чесались взять этого ребенка за шкирку, разложить поперек колена и всыпать по первое число!

— Ты знаешь, ей бы это не повредило, — ответила я, с облегчением переводя дух.

Слава богу! Редька не сердится!

— Не помешало бы, — согласился мой кавалер. — Хотя, знаешь, ребенок, наверное, не столь уж виноват. Скорее всего, накостылять нужно взрослым, которые его вылепили.

— Согласна.

Я подумала и с тревогой спросила:

— Слушай, а у тебя из-за моего хамства проблем не будет?

— Каких?

— Ну, не знаю… С мамой, или с Эльвирой…

— Не будет, — заверил меня Редька. — В моей конторе работает ее двоюродный племянник.

Я содрогнулась.

— Похож на тетю?

— Ничего общего, — заверил Редька. — Отличный парень, грамотный программист.

Мы брели по вечерней улице, игнорируя остановки транспорта.

— Слушай, мы долго пешком будем идти? — спохватилась я.

— То есть?

— То есть до моего дома еще пилить и пилить. Если пешком, часа полтора, я думаю…

— Ты торопишься? — спросил Редька.

— Нет…

— Ты устала?

— Нет.

— У тебя туфли тесные?

— Нет.

— Тогда пройдемся еще немного, — попросил меня кавалер очень робко. Вздохнул и добавил:

— Я на такси не экономлю. Просто время тяну.

Было темно, и я могла краснеть сколько угодно. Господи, просто позор, до какой степени я отвыкла от мужского внимания!

Впрочем, был вопрос, который меня сильно беспокоил.

— Редька… Ой!

Мысленно я теперь называла Родиона Романовича только таким образом. Но вслух прорвалось впервые.

— Извини.

— Да ладно, — отмахнулся кавалер, — я давно привык. Говорю же, все приятели меня так называют. С детства.

— Я пока не настолько близко с тобой знакома.

— Даст бог, познакомишься, — ответил Редька с некоторой долей двусмысленности. Я снова слегка покраснела.

— Ты на что-то рассчитываешь?

Он удивился:

— Элька, что за вопрос? Конечно, рассчитываю! А ты знаешь мужчину, который, ухаживая за дамой, ни на что не рассчитывает? Покажи мне такое чудо природы!

— Ясно, — ответила я ледяным тоном.

— Ничего тебе неясно, — ответил с досадой Редька. — Я не считаю тебя чем-то обязанной мне за мое внимание. И я не собираюсь форсировать события. Если придем к чему-нибудь — прекрасно. Не придем — значит, не судьба.