Онлайн книга «Возвращение»
|
«Есть ли вообще смысл в подобных размышлениях?» – спросил себя комиссар. Почему его мозг выдает такие мрачные идеи? Хочет он того или нет. Неужели нет более надежных фактов, о которых бы стоило подумать? Или он только пытается убедить себя самого, что ведет это расследование? Некоторое время Ван Вейтерен слушал воркование голубей за окном. Мысли унесли его прочь, и он несколько минут думал о символах мира, о падении Европы, о двуликом нацизме, после чего вернулся к реальности. Потому что, в конечном счете, как там дела с нашим подозрением? С этой смутной идеей, которая, однако, витала в воздухе и не давала покоя. Не нужно ли вообще-то найти для нее основания? Не правда ли, как все же легко постороннему наблюдателю сделать такой поспешный вывод? Мошенник – убийца. Построить зыбкие мосты над воображаемыми пропастями. Найти связи там, где их нет и не было. К тому же неизвестно, как на самом деле обстояло дело с этим обманом. Действительно ли вся эта история имела ту степень важности, которую ей придали спортивные боги и гуру того времени, тех безмятежных пятидесятых? Или начала шестидесятых? Ему в это не верилось. Не бегал же парень быстрее из-за денег? Амфетамин или что-то подобное, конечно, могли придать скорости, но в наши дни вряд ли это привело бы к пожизненной дисквалификации. Он сомневался. Он явно не был знатоком в этой области, но Роот или Хейнеман наверняка смогли бы пролить свет на эти спортивные аспекты. Но вопрос все равно оставался открытым: насколько важна роль Верхавена-мошенника в становлении Верхавена-убийцы? То есть в глазах окружающих. Журналистов. Обывателей. Полиции, служителей правосудия и присяжных. В глазах судей. И судьи Хейдельблума? Этот вопрос, скорее всего, требовал неспешного обдумывания. Он приложил ладони к болезненному шву, закрыл глаза и решил, что утро вечера мудренее. 18 Приложив некоторые усилия, де Брис получил себе в помощники ассистента криминальной полиции Эву Морено. По крайней мере, на ближайшие дни для следственной работы на месте, и, когда они вечером пробирались по красивой, но петляющей вдоль побережья дороге в Каустин, ему показалось, что это предприятие ее хотя бы не раздражает. Конечно, могло быть и хуже. Наверное, можно себе позволить небольшую дозу самонадеянности? Де Брис остановился возле школы, и они некоторое время сравнивали нарисованный от руки план с местностью. – Сначала Гельнахт? – предложила Морено, показав взглядом направление. – Она вроде поближе. – Ваше желание для меня закон, – ответил де Брис, включая передачу. Ирмгард Гельнахт приготовила кофе в беседке за большим деревянным домом. Знаком пригласила их сесть на желтые качели под навесом, а сама устроилась в одном из двух старых шезлонгов. – Красивые вечера в это время года, – начала она разговор. – Нужно стараться как можно больше бывать на воздухе. – Да, начало лета – самое прекрасное время, – согласилась Эва Морено. – Все кругом расцветает. – У вас тоже есть сад? – К сожалению, нет, но надеюсь, когда-нибудь будет. Де Брис слегка покашлял. – Да, простите, – сказала фрау Гельнахт. – Конечно, не об этом мы собирались говорить. Пожалуйста, начинайте. – Спасибо, – сказала Эва Морено. – Это свой ревень у вас в пироге? – То есть вы были ровесниками, – констатировал де Брис. – Не совсем. Я на год старше… родилась в тридцать пятом. Леопольд в тридцать шестом. Но мы учились в одном классе, в то время в деревне в каждом классе учились дети, родившиеся в течение трех лет… наверное, сейчас так же… так что я его помню. Пять лет вместе в школе так легко не забываются. – Какое он производил впечатление? – Он был одинок. Это без сомнения. Одинокий и замкнутый. Почему вас это интересует? Это правда то, что говорят? Он мертв? «Завтра все равно, наверное, это уже будет в газетах», – подумал де Брис. – Мы пока не можем ответить на этот вопрос, фрау Гельнахт, – ответил он, приложив палец к губам. – Мы будем благодарны, если наш маленький разговор останется между нами. Ему показалось, что в его голосе прозвучала та скрытая угроза, которой он хотел добиться. – У него были друзья? – спросила Морено. Фрау Гельнахт задумалась. – Нет, не думаю. Ну, может быть, в первые годы. Он немного общался с Питером Воленцом, если я не ошибаюсь, но они потом переехали… в Линзхаузен. После этого, кажется, он ни с кем не дружил. – Его дразнили… или что-то в этом роде? – спросила Морено. – Издевались, как это сейчас называют? Фрау Гельнахт опять задумалась. – Нет. В самом деле, нет. Мы… все… его уважали, что ли. Иногда, конечно, бывали ссоры… тогда он становился жутко злым, я помню. С виду тихий, но под этой непроницаемой оболочкой скрывалась недюжинная сила. – В чем это выражалось? – Простите? – Эта сила. Что он делал? – Ну, я точно не знаю, – засомневалась фрау Гельнахт. – Некоторые его боялись… Иногда случались драки, он был сильным, очень сильным, хотя внешне не был ни крупным, ни плотным. – Вы не помните конкретных случаев? – Нет… хотя да. Я помню, как он выбросил одного мальчика из окна, когда разозлился. – Из окна? – Да, но это не было так ужасно, как звучит. Всего лишь с первого этажа, совсем не опасно. – Понимаю. – Но внизу стояли велосипеды, так что мальчик все же поранился… Де Брис кивнул. – Как его звали? – спросила Морено. – Не помню. Может быть, один из братьев Лейссе или Коллерин, который сейчас работает мясником. Наверное, так. Де Брис сменил тему: – Беатрис Холден. Вы ее помните? – Конечно, – ответила фрау Гельнахт и выпрямилась в кресле. – Как вы можете ее описать? – Лучше бы никак. О мертвых плохо не говорят, как водится. – А если мы попросим настойчиво? По губам Ирмгард Гельнахт скользнула улыбка. – В таком случае Беатрис Холден была потаскухой. Думаю, что это описание подходит ей достаточно хорошо. – Она была потаскухой уже в школе? – уточнила ассистент Морено. – С самого начала, – подтвердила Ирмгард Гельнахт. – Не думайте, что я такая ханжа и моралистка, раз это говорю. Беатрис Холден была ужасно вульгарной женщиной. Дешевкой. Ей повезло с внешностью, и она вовсю этим пользовалась, чтобы все мужчины плясали под ее дудку… или парни в то время. |