Онлайн книга «Гусарский монастырь»
|
— Дозвольте здесь побеседовать… — проговорил он. — Дельце у нас есть к вам… просьбица… — Какая? — Владыка взлютовался на нас с ним… — Он указал на Агафона. — Ну, на него еще не так, а на меня, аки лев, рыкаяй! — Да за что же? — За косу, за эту за самую… — Стратилат повернул к Лене остриженный затылок. — За театральное действо! В солдаты хочет сдать: затылок, говорит, ты сам обрил, а лоб я тебе обрею! Леня всплеснула руками и молча глядела на обоих гостей своих. — И ему солдатчиной грозит, если в духовные не пойдет, а ему не охота… — Не хотите? — спросила Леня Агафона. — Нет… — словно бархат разостлал тот по комнате. — Главное, из-за голоса не хочет его отпускать; в протодьяконы его к себе метит. А что такое протодьякон? Бочка с вином и больше никаких: нарастит рыло, как у сома, бык быком и проживет всю жизнь! А нам с ним иное гребтится… — Что же? — Да ведь не кочан капусты человек: в землю врастать ему нечего? Воли душа требует. Пособите нам! — Что же я могу сделать? — искренне удивилась Леня. — Я бы с радостью помогла вам, но как? Разве вот деньгами? У меня есть немного! Стратилат сделал движение рукой, словно отстраняя что-то. — Денег зачем же? — ответил он. — Заступу нам дайте: заступы у нас нет никакой. Попросите старую барыню письмецо о нас написать архиерею. — Разве это поможет? — Еще бы! Уважает их очень владыка, смилосердуется! Леня задумалась. — Не знаю, согласится ли Людмила Марковна? — проговорила она. — А вы попросите: вам они ни в чем не откажут! — Вы думаете? — слегка качнув головой, сказала она. — Да все это знают! Что ж ты, Агаша, молчишь? Проси же! — Нет, нет, не надо! — воскликнула, смутившись, Леня. — Я без всяких просьб сделаю все, что могу! — Вот спасибо! — радостно отозвался Стратилат. — Верно угадали мы, к кому нам идти надо! — Спасибо… — проговорил Агафон и низко поклонился Лене. — Погодите благодарить — дело еще не сделано! — сказала Леня. — Дня через два придите — постараюсь упросить Людмилу Марковну написать письмо. — Вот и ожил человек! — молвил Стратилат, выпрямляясь и проведя по бокам руками. — Из Рязани вышли с ним — что ночь, оба были, а сейчас хоть камаринского пляши! — Мы ведь товарищи по сцене! — с улыбкой сказала Леня. — А товарищи помогать друг другу должны… — Где уж нам с вами равняться? — возразил Стратилат. — Гусь свинье не товарищ! Мы в Москву, в актеры с ним надумали! — Может, и я на сцене буду?… — молвила Леня. — Встретимся тогда с вами… — Дай-то Бог! Вот радость была бы — что праздник светлый! Правда, Агаша? — Правда! — разостлалось по комнате, и в таких же бархатных, как голос, глазах Агафона Леня прочла, что и у него от души сказалось это слово. Гости еще раз поблагодарили и ушли; Леня распорядилась, чтобы их приютили и на ночь и накормили, а сама поспешила к Людмиле Марковне. Через два дня в той же девичьей Леня вручила обрадованным Стратилату и Агафону белый конверт, запечатанный большой красной печатью с гербом Пентауровой и адресованный рязанскому преосвященному. Леня была грустна и задумчива. И в тот же день, под вечер, в ворота баграмовского двора вкатился тяжелый дорожный дормез, запряженный шестерней почтовых лошадей, и из него вылез новый владелец имения — Степан Владимирович Пентауров. Причина грусти Лени была та, что со дня разговора со Светицким Людмила Марковна начала впадать в забытье. Леня с беспокойством наблюдала, что старуха сидела иногда в своем кресле с открытыми глазами и в то же время не видала и не слыхала ничего совершавшегося кругом: заметно стала она и менее резка; все ей сделалось безразличным. Без возражений согласилась она написать письмо архиерею и, не приказав прочесть себе вслух, подписала его и молча отодвинула к Лене. И только когда казачок взапуски с приживалкой прибежали доложить, что приехал молодой барин, она огляделась с таким видом, точно только что проснулась или вернулась откуда-то, и на время сделалась прежнею Людмилой Марковной. На балкон развязною походкой вошел одетый в коричневое пальто человек, сильно поношенный, с лысиной до полголовы и с желтыми мешками под глазами — прищуренными и маленькими. — Бабинька, здравствуйте! — воскликнул он, завидев выпрямившуюся и глядевшую на него старуху, близ которой стояла Леня. И он несколько раз поцеловал сперва руку, затем щеку Людмилы Марковны. Та взяла его за острый подбородок и несколько секунд всматривалась в лицо и глаза; Степан Владимирович прищурился окончательно, и бритые щеки его как бы распухли от улыбки. — Ты — Степа? Однако… — раздельно проговорила Пентаурова и опустила руку. — А что, бабинька, что? — обеспокоился тот и даже потрогал свои щеки. — Выгляжу я плохо, а? Пыль это… от дороги, должно быть… — И плешь дорогой натер? — Ах, вы вот про что, бабинька? — Степан Владимирович усмехнулся и совсем отцовским движением словно помыл руки. — Волос, бабинька, ума не любит: чуть где ум есть, сейчас же вон и с луковицей! — Он захохотал. — Я для своих лет сохранился недурно! — А сколько их тебе? — Много, бабинька, целых двадцать семь! А это кто? Неужто Ленька?! — Леня… — строго поправила старуха. — Вот выросла! — продолжал Степан Владимирович и, вытащив из-за борта пальто лорнет, стал разглядывать смутившуюся девушку. — Но она прехорошенькая!… — Ты бы об отце лучше спросил? — прервала его Пентаурова. — А, об отце, да! Но ведь он уже похоронен? — Разумеется. Не тебя же ждать в эдакую жару было! — Ну и что же, как… все ничего? — Что такое как да ничего? — Ну, умер он, не болел? Вы писали — сразу, от разрыва сердца? Завещания он не оставил? — Степан Владимирович вдруг явно обеспокоился и даже уставился в лорнет на бабушку. — Не знаю… Кабинет его запечатан в Рязани. А вот вольную ее ты найдешь в конторке — там она. — Вот что? Отец отпустил ее на волю? — Степан Владимирович опять через лорнет воззрился на Леню. — Да. В тот же день, как откроешь кабинет, бумагу эту пришли мне с надежным человеком. — Хорошо… непременно… Надеюсь, завещания нет, ведь я же один наследник? Людмила Марковна молчала. — А сколько Баграмово дохода дает? — Это ты у приказчика спроси… — ответила она. — Да, да… — подхватил Степан Владимирович. — Вообще я здесь, как следует, займусь! |