Онлайн книга «Не все мы умрем»
|
У матери, когда она узнала, случился инфаркт. А отец через день будто умом тронулся. Мокрухтин с телохранителями — не с теми, которые сейчас, эти поприличней, из охранного агентства, а раньше жуткие уголовные морды его сопровождали — заявился к нам домой осматривать квартиру на предмет возможности компенсации понесенного им материального ущерба. Что дальше, вы сами представляете: или отправляться жить на вокзал, или… — Женщина не договорила. — Как ваши родители сейчас? — Мама уже на пенсии, а отец как отошел от происшедшего, так сидит дома, клеит какие-то коробочки — надомная работа. На улицу выходить боится. Смолянинов молчал. Сочувствовал ли он ей? Сочувствовал. Но мотив налицо. За такие мытарства просто убить — мало покажется! Изрезать всего на кусочки захочется! Но нет в ней признаков убийцы, нет комплекса Раскольникова. Что сострадания нет — понятно, но нет в ней маеты. Маяться должна, маяться! А Зинаида Ивановна спокойна; плачет, но спокойна. Про подробности убийства не спрашивает. Своих версий не выдвигает. Не суетится. Глаза не блестят. Ничто не шевелится в ее душе. Нет, нет! Но! «Она приходит к нему домой. Он открывает…» — Вы к Мокрухтину приходили или он к вам? — Я. — Всегда? — Всегда. — А кто у него убирал? — Я. Он уезжал обычно рано утром, а я приходила днем. Не каждый день, а через день. — А в понедельник? — Тоже убирала. — В какое время? — С двенадцати до часу. — И полы мыли? — Мыла. Ну мерзавец! Ну корабельная крыса! Людоед! Смолянинов потирал ладонью лоб, голова отчетливо начинала болеть. Ему казалось, что вещество головного Мозга волновалось, извилины колебались в широком диапазоне частот. Когда амплитуда зашкаливала, затылок простреливало, и в глазах следователя появлялись искорки. — Он вам оставлял ключи? — У меня есть ключи от его квартиры. Смолянинов вытаращил глаза: — И вы молчали! — Я не убивала его. Но ведь вы подумали именно это, — всхлипнула женщина. — Поэтому я и молчала. — Она склонила голову. — Я не убивала, — бормотала она себе под нос. — Почему я должен ей верить? — незаметно для себя вслух рассуждал Смолянинов, пожимая плечами. — Мотив налицо, в квартиру она могла проникнуть без взлома, застала спящего — и привет. Почему мне в это не поверить? Но ведь что-то не сходится! Женщина смотрела на следователя широко открытыми глазами. Слезы не капали, а застыли от удивления, сконцентрировавшись в уголках глаз, готовые в любой момент политься с новой силой. Смолянинов спохватился и снова ушел в себя. «Какое-то противоречие во всем есть. — Обхватив голову руками, Михаил массировал ее, пытаясь таким образом снять спазм сосудов. — Да, противоречие. Так, желательно — доказательно. — Он на мгновение прекратил массаж, закрыв лицо руками. — Полозков! — мысленно воскликнул он. — Полозков!» — И голова в момент перестала болеть. Вот он, ключик! — Если Полозкова вам представил Мокрухтин, то какой резон после смерти последнего обслуживать работника Минтопэнерго? Квартира — ваша, Мокрухина нет, и пошлите всех куда подальше! Зинаида Ивановна явно растерялась: — Я не знаю, как вам объяснить, чтобы вы поверили мне. Мокрухтин… он не один. Он не сам по себе… — Что вы имеете в виду? — Еще один был, — вдруг сказала она. — Как его фамилия — не знаю. Зовут то ли Леший, то ли Леха — я не разобрала. Он даже кричал на Мокрухтина. — Из-за чего они повздорили? — Этот Леха позвонил, когда я убиралась у Мокрухтина. И так орал в трубку, что даже мне слышно было. Кричал, что Мокрухтин залез не туда. Этот мужик всю колонию держит. Если Мокрухтин не повернет оглобли, то братва его обует в ящик. — Что ответил Мокрухтин? — Мокрухтин вообще говорил очень мало и односложно, поэтому понять у него что-либо трудно. Он сказал: «Я… Его…» — и показал кулак. Кому он его показал — мне, Лехе или этому мужику? — не поняла. Это было как раз за две недели до убийства Мокрухтина. Да, еще этот Леха, или как его там, сказал, что приедет. — Приезжал? — Приезжал. — Когда? — В субботу. А в понедельник… — Этот Леха приходил к вам в субботу? — Нет. Я его никогда не видела. — А как вы узнали о его приезде? — В субботу где-то в одиннадцать мне позвонил Мокрухтин и сказал не убирать сегодня, а поздно вечером позвал меня к себе, был очень нетерпелив и настойчив, объясняя это тем, что ему надо снять стресс после Лехи. — Давайте ключи от квартиры Мокрухтина. Растерев руками слезы, женщина встала с дивана и подошла к серванту в стенке, из вазочки достала связку ключей и протянула их следователю: — Вы меня арестуете? Дверь в комнату открылась, и улыбающийся Завадский изрек: — Наручники забыли. Оказалось, он стоял под дверью. Зинаида Ивановна смотрела на него, не мигая, боясь поверить в то, что услышала, или боясь неправильно понять услышанное. Но капитан, все так же улыбаясь, сунул руки в карманы пиджака, вывернул их, показав, что там ничего нет, никаких наручников, покрутил ладонями перед собой, и женщина поверила, улыбнувшись в ответ сквозь слезы. Смолянинов встал. — Но забрать мы вас все-таки заберем, — сказал он. — Есть у вас место, где вы могли бы пока пожить? Подруга или дальняя родственница, к примеру? Подумайте. К родителям нельзя, на них эта банда выйдет. Вечером отвезем вас, куда скажете. А сейчас закройте за нами дверь и никому не открывайте. Мы пока в этом доме. Пойдем, Сергей. Они спустились на четвертый этаж. — Ну что там про Либерию? — спросил Завадский. — Западная Африка, побережье Атлантического океана. Территория сто одиннадцать тысяч квадратных километров, население чуть больше двух миллионов. Кофе, какао, каучук, золото, алмазы. Но это не главное. Главное — мощный торговый флот. По тоннажу судов занимает первое место в мире. Вопрос: откуда такой мощный флот у народа в два миллиона человек? Ответ: все дело в низких налогах. Суда, естественно, не либерийские. Немецкие, французские, российские, американские. Но ходят под либерийским флагом. Это все равно что компанию в офшоре зарегистрировать. — Это что же, — соображал Завадский, — выходит, у Мокрухтина свой танкер? — Танкер не танкер, а нефть точно есть. Перед квартирой Мокрухтина под номером 35–36 готовилась к прорыву группа зрителей с испитыми физиономиями. Милиционер, сдерживая натиск, кричал: — Разойдись! — и размахивал дубинкой. |