Онлайн книга «Я исповедуюсь»
|
– Я спрятала от него вчерашние газеты. – Почему? – Потому что, если я не позабочусь, он способен читать по три раза одну и ту же газету. – Вот как… – Он такой трудяга! И мне жалко, когда он растрачивает время, читая одно и то же по нескольку раз, понятно? – Конечно. – О чем вы там шепчетесь? Они повернулись. Адриа стоял на пороге кабинета и все видел. Дзззззынннннь! Катерина, ничего не ответив, пошла открывать дверь Пласиде, а Адриа провел Берната в кабинет. Женщины о чем-то поговорили вполголоса в прихожей, после чего Катерина громко сказала: до завтра, Адриа! – Как дела? – спросил Адриа. – Набираю твой текст, когда есть время. Медленно идет. – Ты там все понимаешь? – Уф… Мне очень нравится. – Тогда почему – «уф»? – Потому что почерк у тебя как у врача. Да еще и мелкий. Перечитываю по нескольку раз каждый абзац, чтобы не ошибиться. – Вот черт! Мне так жаль… – Нет, нет, нет. Я это делаю с большим удовольствием. Но к сожалению, не могу этим заниматься каждый день, понятное дело. – Задал я тебе работку, да? – Вовсе нет. Даже не думай. – Добрый вечер, Адриа! – На пороге стояла и улыбалась молодая незнакомая женщина. – Привет, добрый вечер! – Кто это? – удивленно прошептал Бернат, когда женщина вышла. – Она из этого, как там… Теперь меня не оставляют одного ни днем ни ночью. – Вот как… – Вот так вот, да. Не квартира, а бульвар Рамбла. – Это хорошо, что тебе не приходится сидеть в одиночестве. – Да. Счастье, что есть Лола Маленькая, она все организует. – Катерина!.. – Что? – Да так, ничего. Они помолчали. Потом Бернат спросил его, что тот читает. Адриа огляделся вокруг, увидел томик на журнальном столике и сделал неопределенный жест, который Бернат не знал, как понимать. Он встал и взял книгу: – О, поэзия? – Что? Бернат пролистал томик: – Стихи читаешь, говорю. – Я всегда любил стихи. – Ты – да. А я – нет. – Что с тебя взять! Бернат рассмеялся, потому что невозможно обижаться на Адриа сейчас, когда он болен. Потом вернулся к разговору: к сожалению, я не могу быстрее управляться с твоей рукописью. – Конечно. – Хочешь, я отдам ее набирать профессионалу? – Нет! – Сейчас к Адриа вернулась жизнь: глаза заблестели, голос окреп. – Ни в коем случае! Это можно доверить только близкому человеку. Я не хочу… Откуда я знаю… Это очень личное и… Я еще не решил, стоит ли это вообще издавать. – Разве ты не собирался отдать это Баусе? – Когда придет время, тогда и поговорим. Они снова замолчали. В глубине квартиры были слышны звуки, видимо с кухни. – Пласида, вот! Эту девушку зовут Пласида! – Адриа был доволен. – Видишь! Что бы там ни говорили, а у меня еще хорошая память! – Кстати, – вспомнил Бернат, – там на оборотной стороне твоих мемуаров есть еще рукопись. Черными чернилами, помнишь? Тоже очень интересная. Несколько мгновений Адриа смотрел перед собой. – О чем там? – спросил он немного испуганно. – Это размышления о зле. В общем, это исследование о категории зла, как-то так. Оно озаглавлено «Проблема зла». – Ой нет. Я уже не помню. Нет, эта работа очень… не знаю… без души. – Вовсе нет. Я думаю, ее тоже нужно опубликовать. Если хочешь, я и ее наберу. – Бедняга! Это мой провал как философа. – Он замолчал на несколько долгих минут. – Я не смог выразить и половины того, что есть в моей голове. Он взял в руки томик стихов. Открыл и закрыл, словно не зная, что с ним делать. Положил обратно на стол и закончил мысль: – Потому я стал писать на оборотной стороне, чтобы от этого избавиться. – А почему не выбросил? – Я не выбрасываю бумаги. Никакие. Тишина вечера воскресенья, ленивая и тягучая, заполнила кабинет, в котором сидели друзья. Тишина, которая сродни пустоте. 17 Окончание школы стало большим облегчением. Бернат выпустился годом раньше и всецело остался верен скрипке, хотя и пошел учиться на филологический факультет. Адриа поступил в университет, думая, что теперь-то все будет проще. Однако там его поджидали свои трудности и тернии. Сокурсники, которых пугал Вергилий и доводил до паники Овидий. Полицейские – в коридорах и революция – в аудиториях. Я свел дружбу с неким Женсаной, который очень интересовался литературой и просто открыл рот от удивления, когда в ответ на его вопрос: «а чем ты собираешься заниматься?» – я ответил, что историей идей и культуры. – Эй, Ардевол, никто не занимается историей идей и культуры. – А я – занимаюсь. – Впервые такое слышу. Вот черт! История идей и культуры… – Он посмотрел на меня с недоверием. – Ты шутишь, да? – Вовсе нет. Я хочу знать все: что происходит сейчас и что было раньше. Что нам известно и чего мы еще не знаем. Понимаешь? – Нет. – Ну а ты чем хочешь заниматься? – Понятия не имею, – ответил Женсана. Он сделал неопределенный жест возле лба. – У меня еще ветер в голове. Но что-нибудь да образуется, найду чем заняться, вот увидишь. Три хорошенькие смешливые девчонки прошли мимо них на занятия греческим. Адриа посмотрел на часы и распрощался с Женсаной, который все еще не мог переварить: как это – заниматься историей идей и культуры… Я пошел за девушками. У двери в аудиторию обернулся: Женсана по-прежнему размышлял о будущем Ардевола. Спустя несколько месяцев, холодным осенним днем, Бернат, учившийся уже в восьмом классе по скрипке, спросил Адриа, не хочет ли он сходить в Палау-де‑ла‑Музика послушать Яшу Хейфеца. Это уникальная возможность: маэстро Массиа рассказал, что Хейфец согласился выступить в стране с фашистским режимом, только уступив уговорам маэстро Толдра́. Адриа, во многих жизненных вопросах бывший еще совершенно невинным, в конце тягомотного занятия рассказал о приглашении маэстро Манлеу. Тот, помолчав, сказал, что не знает ни одного более холодного, высокомерного, омерзительного, тупого, жесткого, отталкивающего, отвратительного и надменного скрипача, чем Яша Хейфец. |