Онлайн книга «Я исповедуюсь»
|
Следуя прозорливым советам отца Морлена, Феликс Ардевол снял склад в одной деревне недалеко от Цюриха, куда и поместил диваны, канапе, консоли, стулья Чиппендейла, картины Фрагонара и Ватто. И альт Гальяно. Тогда он и подумать не мог, что однажды струнный инструмент, подобный этому, разрушит его жизнь. Но зато он уже ясно понимал, что одно дело – владеть антикварным магазином и совершенно другое – собственной частной коллекцией, составленной из самых лучших вещей, попавших к нему в руки. Время от времени он возвращался в Рим, в гостиницу «Браманте», и встречался с Морленом. Они говорили о потенциальных клиентах, обсуждали будущее, и Морлен объяснял, что война в Испании не закончится никогда, потому что Европа стоит на пороге страшных потрясений, а потрясения неизбежно связаны с большими неудобствами. Карта мира должна измениться, а самый верный и быстрый способ для этого – бомбы и окопы, говорил он, безмятежно глядя на собеседника. – Откуда ты все это знаешь? Ничего лучше я придумать не мог. Мы с Даниэлой поднимались от Барри [168] к замку той дорогой, которой ходили только тогда, когда нужно было идти вместе с пожилыми людьми, избегавшими подъема по крутой тропинке. – Какой невероятный вид! – сказала она. Они стояли и наслаждались панорамой долины Вик [169] . У Адриа мелькнула мысль об Аркадии. – Откуда ты знаешь столько про моего отца? – Потому что это и мой отец. Как называется та гора вдалеке? – Мунсень. – Правда, это похоже на presepe? [170] Откуда тебе знать, что у нас дома никогда не бывало вертепа, подумал я. Однако Даниэла была права: Тона походила на рождественский вертеп, как никогда. Адриа кивнул: – Вон усадьба Жес. – Да. И усадьба Казик. Они дошли до Башни мавров [171] . Внутри – запустение и разруха. Снаружи – ветер и красота пейзажа. Адриа сел на краю обрыва, чтобы насладиться видом. И задал вопрос иначе: – Почему ты мне все это рассказываешь? Она села рядом и ответила, не глядя на него: потому что мы брат и сестра, потому что нам нужно понимать друг друга, потому что я теперь хозяйка усадьбы Казик. – Я знаю, мама мне говорила. – Я думаю снести дом: всю эту застарелую грязь, навоз, запах гнилой соломы. И построить новый. – Ужас. – Ты привыкнешь. – Виола умерла от тоски. – Кто это – Виола? – Собака из усадьбы Казик. Бурая такая, с черной мордой и вислыми ушами. Наверняка Даниэла не поняла, о чем я, но ничего не сказала. Адриа некоторое время молча на нее смотрел. – Зачем ты мне все это рассказываешь? – Чтобы ты знал, кем был наш отец. – Ты его ненавидишь. – Наш отец мертв, Адриа. – Но ты его все равно ненавидишь. Зачем ты приехала в Тону? – Чтобы поговорить с тобой спокойно, подальше от твоей матери. В частности, поговорить про магазин. Когда он станет твоим, мне бы хотелось войти в долю. – А со мной-то что толку говорить? Обсуждай это с мамой… – С твоей матерью невозможно ничего обсуждать. Ты это отлично знаешь. Солнце вот-вот должно было зайти за Кольсуспин. Я чувствовал внутри себя огромную пустоту. Луна уже появилась на небе. Кажется, начали петь цикады. Бледная луна повисла над Кольсакаброй. Когда магазин станет моим, говоришь? – По законам жизни он будет твоим. Рано или поздно. – Иди к черту… Последнюю фразу я сказал по-каталански. Судя по ее улыбке, она прекрасно поняла – поняла, хоть и не изменилась в лице. – Я еще много чего должна тебе рассказать. Кстати, какую скрипку ты привез с собой? – Я не собираюсь много играть. На самом деле я бросил занятия. Привез инструмент только ради тети Лео. Поскольку подступали сумерки, брат с сестрой начали спускаться. На этот раз они шли по узкой и крутой тропинке: он – широкими шагами, не обращая внимания на крутизну склона, она, хотя и в узкой юбке, поспевала за ним без видимых трудностей. Луна поднялась выше, когда они дошли до рощи возле кладбища. – Так с какой скрипкой ты приехал? – С той, что для занятий. А что? – Насколько я знаю, – продолжал синьор Носеке, стоя посреди улицы, – на этом инструменте не играли сколько-нибудь регулярно. Как и на Мессии Страдивари, понимаете? – Нет, – ответил Ардевол нетерпеливо. – Я говорю вам о том, что это придает ей еще большую ценность. Ее след теряется сразу, в год создания, как только она попала в руки Гийома-Франсуа Виала. Возможно, на ней кто-то и играл, но достоверных сведений об этом нет. А теперь она вдруг появляется. Эта скрипка бесценна. – Вот это я и хотел от вас услышать, caro dottore. – В самом деле она появилась впервые? – с любопытством спросил сеньор Беренгер. – Да. – Я бы не купил ее, сеньор Ардевол. Это очень большие деньги. – Но она их стоит? – спросил Феликс Ардевол, глядя на Носеке. – Я бы заплатил не колеблясь. Если б такие деньги у меня были. У нее великолепный звук! – Мне плевать, какой у нее звук. – И исключительная символическая ценность. – А вот это действительно имеет значение. Они распрощались: начинался дождь. Синьор Носеке получил свой гонорар прямо на улице. Ужасы войны, миллионы погибших и целые города, сметенные с лица земли, научили людей не рассыпаться в любезностях, а принимать решения на месте, даже такие, которые могут повлиять не на одну человеческую жизнь. Перед тем как расстаться, Феликс Ардевол сказал: я последую вашему совету, сеньор Беренгер. Пятьдесят тысяч долларов – действительно огромные деньги. Большое спасибо вам обоим. Увидимся, если сведет судьба. Сеньор Беренгер, прежде чем свернуть за угол, повернулся и посмотрел на сеньора Ардевола. Притворился, что прикуривает сигарету, чтобы лучше его разглядеть. Феликс Ардевол затылком почувствовал его взгляд, но оборачиваться не стал. – Кто такой синьор Фаленьями? Он снова был в монастыре Святой Сабины. Снова в коридоре, где можно говорить, не опасаясь эха. Отец Морлен бросил взгляд на часы и энергично начал выставлять Ардевола на улицу. |