Книга Скорость побега. Чародей поневоле, страница 155 – Кристофер Сташеф

Род ахнул от удивления.

— Ну да, — выдавил он немного погодя. — Понимаешь, трудновато к этому привыкнуть. Ну, ничего, со временем освоюсь.

Птичка упорхнула с его ладони, описала круг у него над головой, зависла в воздухе и наконец стрелой устремилась ввысь.

Род проводил крапивника глазами и пробормотал:

— Как думаешь, а на этот раз она все сделает, как я ей сказал, а, Веке?

— Сделает, — ответил робот каким-то странным тоном.

Род искоса глянул на величавую черную голову:

— А я думал, роботы смеяться не умеют.

— Кто-то из нас ошибался на этот счет.

— Вперед, — распорядился Род и вогнал каблуки в стальные бока своего скакуна. Тот поскакал вперед стремительным, методичным галопом. — А что мне еще было делать? — проворчал Род.

— С этой дамой, — отозвался Веке, — делать тебе было нечего. Но ты не переживай, Род. Тактика поистине блестящая. К ней и многие короли прибегали.

— Угу, — задумчиво буркнул Род. — И в конце концов, это ведь немаловажно — когда тебе повинуются, верно?

Веке, беззвучно ступая микропористыми подушками, на полном скаку влетел в залитый лунным светом внутренний дворик и резко остановился. Род ударился грудью о затылок коня.

— Уйййй! — Он скривился от боли и откинулся назад. — О, моя ключица! Слушай, Веке, ну ты хоть бы предупреждал, когда собираешься так резко тормозить, а? Для тебя инерция — это так, пустячок, а мне из-за нее порой достается по самому больному месту.

— Это по какому же, Род?

— Не будем уточнять, — проворчал Род и спешился. — Скажем так: я только что понял, почему кавалеристы пользовались седлами с разрезом.

Он зашагал по двору и по пути взглянул на одну из лун. Луна висела низко над горизонтом. До рассвета оставалось совсем немного.

Он постучал в дверь. За нею что-то зашаркало, и дверь открылась. На пороге возникла изуродованная, горбатая фигура Пересмешника.

— Чего желаете, милорд?

Не следовало показывать ему, что Род в курсе всех его грязных делишек. Он решительно переступил порог, как бы не особо замечая присутствие горбуна.

— Отведи меня к лорду Логиру, приятель.

— Слушаюсь и повинуюсь, милорд. — Пересмешник опередил Рода и распахнул перед ним следующую дверь. Род вошел, на ходу стягивая с рук перчатки… и оказался лицом к лицу с вставшими плотным тройным полукольцом нищими и воришками, вооруженными ножами и дубинками.

Они злобно скалились, глаза их голодно сверкали, время от времени кто-то из них плотоядно облизывался.

Физиономии у них были грязные, изуродованные бесчисленными шрамами и прыщами, одеты они были в драное рубище, но при этом ножи у них были в превосходном состоянии.

Род сунул перчатки за пояс, принял стойку карате и развернулся к Пересмешнику. Рядом с тем уже выстроились пять-шесть весьма репрезентативных образчиков отбросов общества.

— Я пришел сюда с миром, — не моргнув глазом, заявил Род.

— Да что ты говоришь? — осклабился Пересмешник, обнажив кровоточащие десны, и каркающе расхохотался. Глаза его полыхнули ненавистью. — Так назови себя, лордишка!

Род нахмурился:

— Назвать себя? В каком смысле?

— За кого ты? За лордов, за королеву или за Дом Кловиса?

— Хватит языком трепать! — рявкнул Род. — Терпеть не могу, когда меня пичкают всякой требухой. Меня уж того гляди вытошнит! Отведи меня к Логиру, и немедленно!

— О, конечно, отведем, как не отвести? Сейчас, милорд, не извольте гневаться, сию секундочку и отведем! — Он потер руки, злорадно осклабясь. Глянул на кого-то поверх плеча Рода и кивнул.

Род повернулся, но получил страшнейший удар по затылку. Из глаз у него посыпались искры, а потом навалилась полная, непроницаемая чернота.

Он не знал, сколько времени прошло, но вот друг за другом появились ощущения: розоватый свет, боль, звук тысячи расстроенных контрабасов, которые кто-то настраивал у него в голове.

Миновало какое-то время, и Род почувствовал прикосновение чего-то холодного и скользкого к щеке и догадался, что розовый свет — это свет солнца, проникающий, сквозь его сомкнутые веки.

Боль перестала растекаться по телу и сосредоточилась в голове. Род скривился, предпринял героическое усилие и приоткрыл глаза, после чего снова скривился от боли.

Перед глазами все плыло, никак не желало принимать четких очертаний — только свет солнца и разноцветные пятна.

Скользким оказался мох у его щеки, холодным — камень, на котором рос этот мох.

Род с силой оттолкнулся руками. Скользкая поверхность уплыла в сторону, голова у него закружилась, он снова уперся в камень руками, чтобы не упасть. Его жутко мутило.

Он потряс головой, зажмурился от боли, потом решился моргнуть несколько раз подряд. Веки царапались о глазные яблоки, словно те стали шершавыми, но вот наконец в глазах у Рода немного прояснилось, и взгляд его остановился на… лице Туана Логира.

Туан сидел, прислонившись спиной к черному выщербленному камню. В камень были вбиты тяжелые железные скобы. Идущие от них цепи заканчивались кандалами, а кандалы обхватывали запястья и лодыжки Туана. Он сидел на кипе грязной гнилой соломы, освещенный тусклым, безрадостным лучом солнца.

Туан усмехнулся с насмешкой столь же тяжелой, сколь опутывавшие его оковы, приподнял руку в приветствии. Звякнули цепи.

— Добро пожаловать.

Род отвел взгляд, осмотрелся. У стены сидел и старик герцог, прикованный рядом с сыном.

— Не могу приветствовать тебя тепло, Род Гэллоугласс, — тяжело выговорил старик. Взгляд его был тосклив и мрачен. — В хорошенькое же убежище отвел меня твой слуга!

Измена! Не следовало доверять Большому Тому.

— Большой Том, ах ты…

— Я здесь, хозяин.

Род повернул голову и увидел возле дальней стены Большого Тома — точно так же закованного в цепи, как и все остальные.

Том печально улыбнулся, устремил на своего господина полный тоски взгляд, какой бывает у собак породы бладхаунд, и сказал:

— Я-то думал, вы нас вызволите, хозяин, а глядишь — и вы здесь, и вас заковали, как и всех нас.

Род негромко выругался, опустил глаза. Его запястье было оковано толстым ржавым железным обручем. Точно такие же обручи обхватывали его лодыжки и второе запястье.

Род взглянул на Тома, усмехнулся, поднял руку, позвенел цепью:

— А ты слыхал когда-нибудь о том, что каменные стены — это еще не тюрьма?

— Кто так сказал, тот большой дурак, — горько вымолвил Том.

Род поднял глаза к небольшому зарешеченному окошку, прорубленному в стене чуть не под самым потолком. Только в него и проникал свет, озаряя тюремную камеру шириной футов десять, пятнадцать длиной и десять высотой. Отсыревшие камни повсюду поросли мхом, на полу валялись кучи гниющей соломы.