Книга Колесница времени, страница 26 – Татьяна Степанова

Катя наблюдала за Геннадием Савиным. Он с Женей сидел напротив нее. Ел он очень аккуратно и мало. А Женя — она явно заботилась о нем. То и дело пыталась подложить ему что-то на тарелку с блюда. И смотрела на него так нежно. Да, именно нежность к мужу Женя не могла скрыть — Катя отметила это про себя.

Ну конечно, после такой страстной ночи…

Вот что такое счастливый брак.

Геннадий вел себя с женой тоже очень предупредительно.

— Тетя, а правда, что ваш инициативный комитет предложил всем либералам, гомосексуалистам, всей, как вы называете, «пятой колонне» и вообще всем несогласным покинуть Россию? — спросил Данила громко.

— Никогда мы такого не говорили и не предлагали. Это все провокация. — Раиса Павловна вино не пила, потягивала из бокала ананасовый сок. — Ты же знаешь прекрасно, что все это вздор и неправда.

— Я не знаю, — Данила покачал головой.

— Сейчас в прессе пишут много всякого вздора, а в Интернете еще больше, — Раиса Павловна вздохнула, — возводят напраслину.

— А вы запретите Интернет. О! Это идея. — Данила хлопнул ладонью по столу. — Слушайте, у вас ведь инициативный комитет по разработке всяких там предложений. Так мы вам поможем.

— Да? Как? — Раиса Павловна рассеянно улыбалась.

— А давайте сыграем? Нет, нет, я на полном серьезе — объявляю открытым наше подпольное казино имени полового члена.

— Данила, прекрати, — подал голос Петр Алексеевич.

— А тут нет прослушки, папа. Ты что, жучков боишься? — Данила хмыкнул. — Мы же тут ужинаем семейно. Как на кухне. Заметил, что сейчас все разговоры снова на кухнях вести стали? Ну и мы тут за ужином — тра-ля-ля-тра-ля-ля.

— Будем грабить короля. Ох, рано встает охрана, — хмыкнул Герман Дорф. — Данил, уймись.

— Да я только начал расходиться. — Данила поднял бокал. — Итак, дамы и господа, наше подпольное казино имени полового члена я снова объявляю открытым. Кто не знаком с сутью происходящего, — он обернулся к Кате, — я поясню. Мы тут делаем ставки. Вот, я делаю ставку — тысяча рублей. Раньше больше было, но доллар растет, так что ставка скромная. Катя…

— Да? — Катя посмотрела на него.

— Хочешь знать, почему такое название у казино нашего?

Катя молчала. Она всей кожей ощутила, что Данила… он, кажется, пьян… хотя вроде и не пил… но нет, у столика сервировочного с бутылками он ведь обретался… Он как-то весь на взводе, словно пружина у него внутри.

— Мы делаем ставки на запреты, — продолжал Данила, — банк сорвет тот, кто переплюнет ту грандиозную идею с запретом нынешнего вида и дизайна сторублевок. Помнишь, в Думе разглядели под лупой у Аполлона, что на крыше Большого квадригой управляет, его крохотный болт. Может, кто-то и забыл эту потрясающую эпохальную депутатскую инициативу, но только не мы в нашем казино. Поэтому вот решили увековечить, выбить, так сказать, на скрижалях. Тетя, это ваш комитет такую инициативу подсказал — писька Аполлона на сторублевках, мол, а вдруг дети в лупу рассмотрят?

— Это не мы, — ответила Раиса Павловна.

— О, не все вашему комитету, такой перл просто недостижим в своем идеале. Ну ничего, сейчас мы вам окажем помощь в смысле идей. В смысле долгоиграющих инициатив. Итак, делайте ставки, господа, и вносите ваши предложения.

Все молчали.

— Что, никто пока ничего не придумал стоящего? Вот я кладу в банк еще тысячу. — Данила выложил купюру. — Мое предложение такое: запретить скульптурную наготу на улицах наших городов, в музеях и парках. Особенно в Питере. О, они там поймут, за идею ухватятся. А то что же это такое — дети видят позор, кошмар — весь Зимний дворец в голых гераклах и венерах. А у венер сиськи, как виноградные грозди, а у гераклов мужское естество выпирает наружу. А Летний сад? Это же вообще разврат — голые статуи. Запретить! Всем из гипса вылепить фиговые листы и присобачить или это — фартуки деревянные приспособить, а? Тетя, берите на карандаш, разрабатывайте инициативу. Ну? Что вы молчите? Генка, а ты как считаешь?

— Я считаю, что это чересчур, — ответил Геннадий Савин. И не поймешь — серьезно или не серьезно.

— Для Питера ничего уже не чересчур, — хмыкнул Дорф. — Такой город золотой, прекрасный. И такой затхлый. Плесенью несет из каналов. Плесень везде.

— Но ты туда раз в две недели обязательно на «Сапсане» катаешься, — сказал Геннадий Савин.

— Работа, — Дорф жевал. — Все же культурная столица… была.

— Так делайте ставки, вносите предложения на запреты! — Данила оглядел собравшихся. — Сестренка?

— Отстань, — сказала Женя.

— Папа?

— Надо запретить болтунам болтать, — громко возвестил Петр Алексеевич.

— Вообще! Правильно! И рот зашить суровыми нитками. Против болтунов и геев — предвыборный лозунг. — Данила положил руку на купюры. — Так, ставка принята. Еще инициативы.

— Данила, я прошу тебя, — тихо сказала Раиса Павловна.

— Тетя, мы же для тебя стараемся, для вашего инициативного комитета. Кладезь идей. Итак, господа, ваши ставки в наше подпольное казино?

— Можно запретить аборты, — сказал Геннадий Савин.

— Ого, идея! Тетя, это по вашей части, это вам понравится. — Данила ликовал. — Вы же вносили инициативу запретить суррогатное материнство, мол, это влечет классовое рабство или безклассовое, ну, когда богатые уже так богаты, что не в силах трахаться и рожать сами и привлекают для этого неимущий класс.

Звон.

Женя уронила на пол столовый нож.

Геннадий тут же нагнулся, поднял, отложил на буфет. Встал и достал из ящика другой, чистый.

— Обувь на каблуках надо запретить, — хмыкнул Дорф.

— Это уже пытались, это плагиат.

— Фильмы иностранные!

— И это уже пытались. Плагиат — ставка отклоняется.

— Работать не по специальности. А кто по специальности работы не нашел, пускай с голоду дохнет.

— И это хотели — ставка отклоняется.

— Петь песни на иностранных языках.

— И это предлагали. Ставка отклоняется.

— Иностранную моду, — предложил Дорф. — «Ты меня так таперича причеши, чтобы без тятеньки выходило а ля капуль, а при тятеньке — по-русски».

— Ставка принята.

— Данила! — Раиса Павловна повысила голос, но тут же мягко упрекнула: — Остановись, это уже не смешно.

— Я же стараюсь для вашего комитета.

— Ты просто изгаляешься, — Раиса Павловна вздохнула, — и это оскорбляет и тревожит. Ты смеешься над серьезными вещами. Над государственными вещами. Над законодательной инициативой.

— Да, я изгаляюсь, — Данила кивнул, — а что мне еще остается. Увы, господа, мы так и не пополнили банк кардинально. Не так это просто, оказывается, измышлять разные запреты.