Книга Врата Мёртвого Дома, страница 116 – Стивен Эриксон

— Возможно, — сказал Скрипач, — вы с Икарием — последняя линия защиты для Прыща. Если Тропа всё же приведёт их сюда.

Да, не дать оборотням добраться до врат — хорошее дело, вот только может привести к смерти… или даже чему похуже.

— Не исключено, — невесело согласился Маппо.

— Ну, вы ведь можете уйти.

Трелль поднял глаза и криво усмехнулся.

— Боюсь, Икария ведёт его собственный поиск. Потому — мы останемся.

Скрипач прищурился.

— Вы оба попытаетесь не допустить использования врат, так? Это понимает Искарал Прыщ, на это он рассчитывает, да? Он использует ваше чувство долга и чести против вас.

— Хитрая уловка. И учитывая её эффективность, он способен воспользоваться ею вновь — против вас троих.

Скрипач поморщился.

— Ему придётся постараться, чтобы найти во мне такую преданность к чему бы то ни было. Быть солдатом, конечно, надо с честью и долгом, да только при этом приходится иногда посылать их к Худу. Что до Крокуса, он верен Апсалар. А сама она… — Он замолчал.

— Да. — Маппо положил руку на плечо сапёру. — Вот я и вижу источник твоего беспокойства, Скрипач. И сочувствую.

— Ты сказал, что вы проводите нас до Треморлора.

— Да. Путешествие туда опасно. Икарий решил вас вести.

— Значит, он и вправду существует.

— Очень на это надеюсь.

— Думаю, нам пора возвращаться к остальным.

— И поделиться с ними нашими мыслями?

— Худов дух, конечно, нет!

Трелль кивнул и поднялся на ноги. Скрипач зашипел.

— В чём дело? — спросил Маппо.

— Фонарь погас. Давно уже. Мы в темноте, трелль.

Храм угнетал Скрипача. Низкие циклопические стены на нижних этажах кренились и давили, будто прогибаясь под весом камня наверху. В некоторых местах из стыков на потолке ручьём сыпалась пыль, оставляя на плитах пола пирамиды. Он хромал вслед за Маппо по винтовой лестнице, которая вела их обратно к остальным.

Полдюжины бхок’аралов следили за ними, каждый держал ветку с листьями, которыми они хлопали и мели по полу. Сапёру бы было намного смешнее, не достигни они таких высот в подражании Искаралу Прыщу и его одержимости пауками — вплоть до яростной сосредоточенности на маленьких морщинистых личиках.

Маппо объяснил, что эти создания боготворили Верховного жреца. Не как собака боготворит хозяина, но как аколиты поклоняются своему богу. Подношения, замысловатые символы и странные жесты определяли их диковинные ритуалы. Многие из этих обрядов были почему-то связаны с нечистотами. Ну, если не можешь выдавить из себя священное писание, выдавливай, что можешь. Маленькие создания доводили Искарала Прыща до белого каления. Он проклинал их, начал даже носить с собой мешок с камнями и теперь швырял их в бхок’аралов при всякой возможности.

Крылатые создания собирали эти богоданные предметы с явственным почтением — нынче утром Верховный жрец обнаружил, что мешок его заново наполнили. Прыщ впал в неконтролируемую ярость.

Маппо споткнулся о связку факелов в коридоре и чуть не упал. Тьма — погибель для теней. Прыщ вознамерился призвать в храм больше этих служительниц своего бога. Каждый зажёг по факелу, саркастически ворча по поводу невысокого качества светильников. Но хотя Маппо неплохо видел и без света, Скрипач в темноте вынужден был пробираться на ощупь, крепко держась за кожаную перевязь на груди трелля.

Добравшись до лестницы, спутники задержались. Бхок’аралы столпились в коридоре в десяти шагах позади, тихонько и пискляво переругиваясь о чём-то.

— Недавно здесь проходил Икарий, — сказал Маппо.

— Твои чувства усилены магией? — спросил Скрипач.

— Не совсем. Скорее — веками совместных странствий…

— Тем, что привязывает тебя к нему, ты хотел сказать.

Трелль заворчал.

— Не одной цепью, но тысячью, солдат.

— Так что же, эта дружба для тебя — бремя?

— Бывает, что тяжкое бремя принимают с радостью.

Несколько мгновений Скрипач молчал.

— Говорят, Икарий одержим мыслями о времени, правда?

— Да.

— Он мастерит странные механизмы, чтобы его отмерять, расставляет свои машины по всему миру.

— Да, свои временны́е карты.

— Он чувствует, что близок к цели, верно? Вот-вот найдёт ответ на свой вопрос — а ты пойдёшь на всё, чтобы этого не допустить. В этом твой зарок, Маппо? Удержать ягга в неведении?

— В неведении о прошлом, да. О его прошлом.

— Это меня пугает, Маппо. Без истории нет и роста…

— Да.

Сапёр вновь замолчал. Больше он ничего не осмеливался сказать вслух. Столько боли в этом огромном воине. Столько печали. Неужели Икарий никогда об этом не задумывался? Никогда не сомневался в истоках этого вековечного товарищества? И что есть «дружба» для ягга? Без памяти — это иллюзия, соглашение, которое принимают на веру и только одной верой. Да как же из такого могло родиться великодушие Икария?

Оба пошли дальше, взбираясь по истёртым ступеням. Бхок’аралы ещё немного поспорили ожесточённым шёпотом, но затем притихли и последовали за спутниками.

Выбравшись на главный этаж, Маппо и Скрипач сразу же окунулись в грубое эхо криков, которое катилось по коридору от алтарной комнаты. Сапёр поморщился.

— Это, похоже, Крокус.

— И он явно не молится, как я понимаю.

Молодой даруджийский вор был близок к тому, чтобы окончательно выйти из себя. Он схватил Искарала Прыща за грудки, прижал к стене за пыльным каменным алтарём. Ноги жреца болтались в десяти дюймах над полом и слабо подрагивали. Поодаль стояла со скрещёнными на груди руками Апсалар и безучастно наблюдала за происходящим.

Скрипач подошёл и положил руку на плечо юноше.

— Ты его задушишь до смерти, Крокус…

— Он именно этого и заслуживает, Скрипач!

— Не спорю, но если ты не заметил, тени собираются.

— Он прав, — сказала Апсалар. — Как я и говорила, Крокус. Ты очень близок к тому, чтобы самому пройти во Врата Худа.

Даруджиец заколебался; затем с разочарованным рычанием отбросил Прыща. Верховный жрец, задыхаясь, сполз по стене, затем поднялся и начал поправлять своё одеяние. И хрипло заговорил:

— Опрометчивый юнец! Невольно вспоминаются мои собственные мелодраматические выходки в те годы, когда я ещё крошкой бегал во дворе тётушки Туллы. Как я мучил цыплят за то, что они отказались носить соломенные шапочки, которые я столько часов плёл. Не способны были оценить изысканное плетенье моего собственного изобретения. Я был глубоко оскорблён. — Он склонил голову набок и ухмыльнулся, глядя на Крокуса. — Ей будет к лицу моя новенькая, улучшенная соломенная шляпка…