Книга Врата Мёртвого Дома, страница 182 – Стивен Эриксон

— Хозяин хочет с тобой поговорить, — прорычал один из них.

— Не повезло ему, — прорычал в ответ Калам.

— Сейчас же.

— А иначе что, дыхнёте мне в лицо, чтоб я задохнулся? Хозяин любит говорить с трупами, да?

— Хозяин приказывает…

— Если он хочет говорить, пусть идёт сюда. Иначе, как я и говорил, не повезло ему.

Телохранители удалились.

Калам двинулся вперёд, мимо грот-мачты, туда, где перед баком сидели на корточках два взвода морпехов. Убийца повидал не один шквал за время службы Империи — на галерах, транспортах и триремах, на трёх океанах и полудюжине морей. Этот шторм оказался — по крайней мере, пока — сравнительно спокойным. Морпехи были мрачны, чего и следовало ожидать перед боем, но в остальном — сдержанны, они проверяли свои штурмовые арбалеты в приглушённом свете штормового фонаря.

Калам некоторое время бегал глазами по сторонам, пока не увидел лейтенанта.

— На два слова…

— Не сейчас, — отрезала она, застёгивая шлем и прилаживая передние щитки. — В каюту спускайся.

— Он собирается таранить…

— Я знаю, что он собирается делать. И когда хрустнет, нам только гражданских на палубе не хватало, Худова душа.

— Ты исполняешь приказы капитана… или казначея?

Она подняла на него глаза и прищурилась. Другие морпехи остановились.

— В каюту спускайся, — повторила она.

Калам вздохнул.

— Я ветеран армии Империи, лейтенант…

— Какой армии?

Он ещё миг колебался, затем сказал:

— Второй. Девятый взвод, «Мостожоги».

Все как один, морпехи подняли головы. Все глаза устремились на Калама.

Лейтенант нахмурилась.

— Ну и кто в это поверит?

Другой морпех, седой, опытный солдат, рявкнул:

— Твой сержант? Имена называй, незнакомец.

— Скворец. Другие сержанты? Мало осталось. Мураш. Тормин.

— Ты, выходит, капрал Калам.

Убийца внимательно посмотрел на него.

— Кто ты такой?

— Никто — и уже давно. — Он обернулся к лейтенанту и кивнул.

— Можем мы на тебя рассчитывать? — спросила она Калама.

— Не в первых рядах, но буду рядом.

Она огляделась.

— У казначея имперский рескрипт — мы им скованы, капрал.

— Не думаю, чтобы казначей доверял вам в том, что касается выбора между ним и капитаном.

Она скривилась, будто на язык попало что-то горькое.

— Эта атака — безумие, но толковое безумие.

Калам кивнул, подождал.

— Думаю, у казначея есть причины.

— Если дело дойдёт до этого, — сказал убийца, — телохранителей оставьте мне.

— Обоих?

— Да.

Заговорил старый воин:

— Если из-за нас акулы отравятся казначеем, нас повесят.

— Просто будьте где-то в другом месте, когда это случится, — все.

Лейтенант ухмыльнулась.

— Думаю, с этим мы справимся.

— А теперь, — сказал Калам так громко, чтобы все морпехи услышали, — я снова становлюсь просто очередным жирным пассажиром, так?

— Мы сразу поняли, что вас объявили вне закона не всерьёз, — послышался голос. — Только не Дуджека Однорукого. Никак не его.

Худов дух, может, ты и прав, солдат. Однако Калам скрыл свою неуверенность, небрежно отдав честь, и пошёл на другой конец палубы.

Корабль напоминал Каламу медведя, ломящегося через подлесок, — неуклюжий, широкий и тяжёлый на высоких волнах — весенний медведь, час как выбрался из берлоги, в глазах ещё туман спячки, жалкий, в животе урчит от голода. А где-то впереди танцуют в темноте два волка… их ждёт неприятный сюрприз…

Капитан был на юте, опираясь на матроса у штурвала. Первый помощник стоял рядом, цепляясь за бизань-мачту. Оба всматривались во тьму впереди, выглядывая врага.

Калам открыл было рот, чтобы заговорить, но тут прозвучал крик первого помощника:

— Слева по борту, капитан! Против ветра на три четверти! Худов дух, мы прямо на него идём!

Корабль пиратов — низкий, одномачтовый рейдер — почти невидимый во мраке, шёл менее чем в сотне шагов по курсу, который выведет его точно перед «Затычкой». Положение было невероятно подходящим.

— По местам, — заревел капитан так, что перекрыл вой ветра, — к тарану готовсь!

Первый помощник рванулся вперёд, выкрикивая приказы команде. Калам увидел, как морпехи пригнулись к палубе, готовясь к столкновению. С пиратского корабля до убийцы донеслись слабые крики. Прямой парус внезапно вздулся под штормовым ветром, но корабль резко повернул, когда пираты в последний момент попытались избежать столкновения.

Боги на небе улыбались, но это был оскал мёртвого черепа. Волна высоко подняла «Затычку» за миг до удара, а затем обрушила на низкий борт рейдера прямо перед остроконечной кормой. Дерево затрещало, треснуло и содрогнулось. Калам взлетел с юта, упал на верхнюю палубу плечом и перекатился вперёд.

Где-то наверху затрещали мачты, паруса хлопали в рассечённом каплями дождя воздухе, словно призрачные крылья.

«Затычка» осела с хрустом и скрежетом, покачнулась. Со всех сторон кричали и вопили матросы, но со своего места Калам не мог толком разглядеть, что происходит. Со стоном он поднялся.

Последние морпехи перепрыгивали через борт и исчезали с глаз — предположительно оказывались на палубе рейдера. Или того, что от него осталось. Сквозь вой ветра послышался звон оружия.

Убийца обернулся, но капитана нигде не было видно. И у штурвала никого не было. На юте валялись обломки бизань-гика. Калам двинулся на корму.

Столкнувшиеся корабли дрейфовали без руля. Волны били в правый борт «Затычки», заливая верхнюю палубу пенистой водой. Там лицом вниз лежало тело, по воде из-под него растекалась паутина крови.

Калам добрался до него и перевернул. Это был первый помощник, ему проломили голову. Кровь текла из носа и горла; вода отмыла место смертельного удара, и убийца смотрел на рану полдюжины ударов сердца, прежде чем подняться и перешагнуть через труп.

Морская болезнь всё же не слишком помешала.

Он поднялся на ют и начал осматривать обломки. Матрос у штурвала лишился большей части головы; то, что осталось, держалось на теле на нескольких полосках плоти и кожи. Калам осмотрел разрез на шее. Двуручный, стоял на шаг слева и сзади. Рангоут упал уже на мёртвое тело.

Капитана и одного из телохранителей казначея он обнаружил под парусом. Из горла и груди великана торчали крупные щепы. Он всё ещё сжимал в руках двуручный тальвар. Вцепившиеся в лезвие руки капитана были рассечены до кости, кровь толчками выливалась из ран и растворялась в морской воде. Лицо его стало совершенно белым, но дыхание оставалось ровным.