Онлайн книга «Голубые цветочки»
|
— Ну вот, дело сделано! — крикнул герцог еще издали. — Вы закончили? — учтиво спросил Пешедраль, когда его господин подошел поближе. — Все, дело в шляпе. Завтра отправляемся в Монтиньяк. Тут один малый порассказал мне много интересного об этом местечке. А пока вернемся в Плазак! И он сел на Сфена, на Стефа же сел Пешедраль, ведя за собою в поводу одолженного у трактирщика мула, нагруженного тяжкой поклажей. Караван двигался быстро, и Сфен не был расположен к беседе. Под конец герцог даже удивился его неразговорчивости. — Отчего это, славный мой Демо, — спросил он, — мы сегодня так молчаливы? — Признаться откровенно, мессир, — ответил Сфен, — я немного скучаю по нашему замку и частенько думаю: когда ж завижу я родной конюшни стены, — мой отчий кров, любезный сердцу Сфена?! — Увы! — отвечал герцог, — ничем не могу помочь твоей печали. У меня нет никакого желания отдать себя в руки королевской стражи, а кроме того, я еще не завершил свои работы в этом районе. — Ну вот, так я и думал, — вздохнул Сфен, — что мы не скоро вернемся в родные пенаты. — Ты явно страдаешь от ностальгии, — заметил Стеф, которого немногословие товарища подстегнуло к болтовне. — Ностальгия? — удивился Сфен. — Это слово мне неизвестно. — Оно появилось в обиходе сравнительно недавно, — сказал Стеф наставительно. — И происходит от греческих слов «ностос», что означает «тоска», и «альгос», что на том же языке значит «возвращение». Следовательно, термин этот вполне приложим к твоему случаю. — А к твоему случаю приложим термин «логоррея», — парировал Сфен. — Логоррея? — удивился Стеф. — Это слово мне неизвестно. — Еще бы! — сказал Сфен. — Я его только что придумал. Оно происходит от греческих слов «реос», то есть бессвязная речь, и… — Ясно, ясно! — прервал его Стеф. — Я тебя понял. — А ты уверен, что понял правильно? — хихикнул Сфен. Тут кони принялись препираться, и перебранка их длилась до самого Плазака. В таверне «Золотое солнце», где герцог остановился под именем господина Эго [60] , сидел какой-то священник, осушая кружку за кружкой и беседуя с трактирщиком о политике. Оба целиком и полностью стояли за немедленные реформы, но обоих немного беспокоило превращение Генеральных Штатов в Учредительное Собрание и отставка Неккера. — Трактирщик! — крикнул господин Эго, входя в залу, где находились оба вышеописанных гражданина, — ты бы лучше приготовил ужин, чем вести диспуты о современной истории. Месье, — добавил он, обращаясь к священнику, — я вас не знаю. И добавил, обращаясь к трактирщику: — Я умираю от жажды, подай-ка холодного вина. Как только хозяин нырнул в погреб, герцог воскликнул: — Случайно ли вы здесь, аббат, или же шпионите за мной? — Господин герцог… — Месье Эго! — Ах, вот как, вы желаете… — Говорю вам, зовите меня месье Эго! — Месье Эго, я привез вам хорошие новости. — Сильно сомневаюсь, но это доказывает одно: ты обнаружил мое местонахождение. Какой дьявол тебе помог? — О, я мог бы ответить вам, благочестиво солгав… — Не трудись! — …но я скажу вам правду: молодой Прикармань писал письма своей маме. — Ах он бездельник! Ах он предатель! Да я ему уши с корнем выдерну! — О, вы не имеете права наказывать его за сыновнюю любовь. Прошу вашего снисхождения и милости, как мы испросили у Его Величества снисхождения и милости для вас. — Кто это «мы»? — Монсеньор Биротон, который нынче заседает в Учредительном Собрании… — Это еще что за Учредительная чертовщина? — Так переименовали себя Генеральные Штаты. И ваше присутствие безотлагательно требуется в Париже. В рядах знати очень не хватает делегата от округа д’Ож, а кроме того, Его Величество желает простить вас лично: в конце концов вы всего-навсего защищали свою честь. Но при одном условии… — Ах, при условии! — Оно не столь уж обременительно: при условии, что вы займете свое место в Учредительном Собрании. — Ну, нет, на это не рассчитывайте. Сейчас у меня других дел хватает. — Можно узнать, каких? Тут появился трактирщик с несколькими кувшинами вина. — Оставь нас, трактирщик! — приказал ему господин Это, — ты видишь, я исповедуюсь. Вернись к своим кастрюлям и приготовь нам шикарный ужин, сегодня я угощаю господина аббата. Трактирщик исчез, но вместо него вошел Пешедраль. Он только что кончил заниматься лошадьми и прибирать тяжелую поклажу. Он воскликнул: — Господин аббат! От изумления он никак не мог прийти в себя. — А ну-ка, поди сюда, бездельник! Предатель! — загремел господин Эго. — Так-то можно тебе доверять? Да я тебе сейчас такую порку задам! И он поднялся, готовясь исполнить свою угрозу. — А что я такого сделал? — завизжал Пешедраль, пятясь к двери. — Ты мог с головой выдать меня королевской страже. — Ничего не понимаю. Что я такого сделал? — Ты писал графине де Прикармань! — Ну и что из этого? Господин герцог, что плохого в том, что я писал своей мамочке? — И вдобавок он зовет меня господином герцогом! Герцогские руки уже потянулись к пешедралевым ушам, когда аббат Рифент вскричал: — Пощадите его, месье Эго! Пощадите этого юного левита [61] ! Поверьте, графиня строго блюла тайну! — Чего не скажешь о ее сыночке! — Не будем больше об этом! — Нет, будем! — упрямился герцог. — Нет, не будем! — властно перебил его аббат Рифент, — и давайте вернемся к нашим баранам, а вернее, к вашим планам. — Ладно уж, — сказал господин Эго Пешедралю, — садись да промочи горло этим вот вином кларетом, но только запомни на будущее, что я ненавижу предателей. — Ну, если писать маме письма — предательство, — вскричал Пешедраль в порыве раскаяния, — то я больше никогда не буду! — Это мы еще поглядим, — сказал господин Эго и спросил аббата Рифента, — какие такие планы? — Да ваши, ваши, месье Эго! — Ага! Тут я вам приготовил хорошенький сюрприз! Но сперва расскажите-ка мне о моей супруге Руссуле. |