Онлайн книга «Метро 2035»
|
– Что, дед? – спросил у него Артем. – Кажется… Все время кажется… Везде… Все время… – ответил Гомер. – Девчонка одна… С которой… Которая… Олежкина голая нога стала ускользать от Гомера. – Молодец, дед-то, а? – пропыхтел Леха. – Держи лучше. Вон. Вон та дверь! Занесли умирающего внутрь. Там была очередь из раздраконенных душ; и из зудящих тел. Одни бабы. Вышла врачиха – в толстых очках, с самокруткой, сиплая и мужиковатая. – Не жилец! – уведомил ее брокер на всякий случай. Чтобы Олежек не пачкал приемную последней кровищей, его согласились сразу взять в оборот. Уложили в растопыренное женское кресло, взяли рожок патронов авансом, если все равно околеет, и сказали не ждать. Лехе дали спирта рот в руке напоить, но он все равно в очереди остался. – Тут-то они как люди сидят, а не как профессионалы, – объяснил он Артему шепотом, кивая на печальных дам. – Вдруг ту самую встречу? Вдруг. Ну, попрощались. Что мог – сделал, объяснил себе Артем. На этот раз сделал, что мог. Гуляй смело. * * * – Вот: или туда, или сюда. Сидели в какой-то комнатенке. Рядом гнулась на шесте некрасивая и недокормленная девчонка лет четырнадцати; груди у нее не было совсем, и жалостливо торчали ребра, натягивая застиранное трико. Она все лезла своими костями Артему в миску с супом, а ему было страшно обидеть ее, совсем прогнав, потому что других клиентов у нее не имелось, и он просто делал вид, что ни шеста никакого тут нет, ни девчонки. Или так еще обидней ей было? Где у проститутки гордость, в каком месте? Неизвестно. Суп был дешевый зато, а считать уже приходилось. Быстро ушли патроны – и ни на что. На стене висела карта метро. Про нее и говорили. От Цветного бульвара дальше шли две дороги. Одна – по прямой – на Чеховскую. Другая – через переход – к Трубной, и потом на Сретенский бульвар. И по первой можно было, если карте верить, к Театральной попасть, и по второй. Но по обеим – нельзя. Давно карту рисовали. Пересадочный узел – Чеховская, Пушкинская, Тверская – теперь по другому именовался: Четвертым Рейхом, и приходился якобы наследником Третьему. Может, завещание подделал, а может, и перевоплотился. Режим убить можно, империи дряхлеют и мрут, а идеи – как бациллы чумы. Они в мертвецах, которых сгубили, засохнут и уснут, и хоть пять веков так прождут. Будешь туннель рыть, наткнешься на чумное кладбище… Тронешь старые кости… И неважно, на каком языке раньше говорил, во что верил. Бацилле все сгодится. А бывшая Сокольническая ветка, пополам рассекающая метро, давно стала Красной Линией. Не по цвету так названной, а по исповеданию. Уникальный эксперимент: построение коммунизма на отдельно взятой линии метро. Формула та же – всеобщая электрификация плюс советская власть. Ну и прочие переменные этого уравнения; которые на самом деле и не переменные вовсе, сколько бы времени ни прошло. Иные-то мертвецы пободрей живых будут. – Я на Рейх не могу, – Артем помотал головой. – Нельзя. Чеховскую вычеркивай. Гомер посмотрел на него вопросительно. – Кратчайший путь все-таки. С Чеховской на Тверскую, а там Театральная следующая уже. – Вычеркивай! У меня там… – Ты русский же? Белый. – Не в этом дело. Меня там… – Артем поманил пальцем скачущую в отчаянии девчонку. – Иди, супу поешь. За мой счет. Не висни тут. Как-то не моглось ему откровенничать вслух после ганзейских разговоров. Везде свитера мерещились. – Не важно, что. Через Рейх не пойду. Я, знаешь, этих паскуд… На плоту, когда плыли сюда… Еле усидел. Не было бы их пятеро… С пятерыми как-то… Несподручно. Нежилец еще этот наш… С яйцом… – Дурацкая ситуация… – Гомер пригладил дремлющую у него на коленях курицу. – Жалко мужика. – Длинный день сегодня какой, – Артем утерся. – Эй! Эй, официант! – А? – официант был пожилой, неопрятный, равнодушный. – Что есть? Самогон есть? – Грибной. Сорок восемь градусов. – Да. Будешь, дед? – Грамм пятьдесят если только. И колбасы. А то развезет. – И мне сто. Принесли. – Бесконечный какой-то день. Давай за идиота этого, что ли. За Олежка. Чтобы жил. Чтобы не снился мне со своим яйцом. – Ладно. Глупая история совершенно. Нелепая. – И мне ведь близко чиркнуло. Знаешь, вот ничего не чувствуешь. Вжик. А сейчас думаю: могло уже все кончиться. И не худшим образом. Тебе бы подошло для твоей книжки? Рраз! И такая концовочка, а? Случайная пуля. – Ты правда думаешь, что тебя там убить могли? – Может, и к лучшему бы, а? – В трех станциях от Театральной? – В трех станциях… – Артем опрокинул еще; оглянулся на утопившуюся в супе танцовщицу, на кислого официанта. – Он там есть вообще, этот радист, а, дед? Правду скажи. Куда я иду вообще? Зачем? – Есть. Петр. Умбах, кажется, фамилия. Петр Сергеевич. Познакомились. Мой ровесник. – Умбах. Это прозвище? Как будто из Рейха сбежал. От паскуд этих. – Вам еще? – Нет. Нет-нет. Ну, допустим. Спасибо. Не думаю, что из Рейха. Просто… – Меня ведь там чуть не вздернули раз, дед. – А? Но ты-то же не… Или? – Стрельнул их офицера. Так вышло. И потом еще… Короче. Из петли достали. – Можно? Вот столечко. Хватит-хватит! А ведь достали, а? Я вот, знаешь, думал… Как и кто умирает. Куда в жизни добирается. То есть, я, конечно, романтический старый дурак, но… Ты ведь ни сегодня не умер, ни тогда. Может, не судьба тебе? Время не пришло? – И что? А вот ребята, пацаны, с которыми мы… С которыми мы бункер от красных… Из Ордена ребята. Из моего звена один Летяга остался. И то еле-еле. А сколько там полегло? Ульман, Шляпа, Десятый… Они вот, к примеру, что? Почему им – тогда было умереть сказано? Плохо себя вели? – Да боже мой, нет! – Вот. Вот, дед. Эй, дядь! Принеси еще отравы своей! Работай, работай! – Это… Это та история, которую ты у Свинолупа в кабинете? – подождав, пока нальют и пока удалятся, осторожно спросил Гомер. – Это про Корбута, да? Начальника контрразведки у красных? Он всех своих бойцов на Мельника бросил… Так? Без санкции партийного руководства? В фанерную стену мерно застучали с обратной стороны – то ли спинкой кровати, то ли головой – и, распаляясь, громче и громче замычали. Они помолчали, послушали, вытаращили глаза, перемигнулись. Наклонившись к Гомеру через карликовый стол, Артем выдохнул: |