Книга Паводок, страница 38 – Юнни Халберг

— Самое время!

— Знаю, ты не хочешь. И все-таки поговори с ней, а?

Я глянул на входную дверь.

— Ты что, не знаешь Сив? Да она что угодно сделает, лишь бы привлечь внимание. Стоит повернуться к ней спиной и заняться чем-нибудь без ее участия, как она сразу с тормозов срывается. Я в эти игры больше не играю. Хватит ей мною помыкать.

Перед глазами у меня возникла сцена из «Крестного отца», когда Аль Пачино [10] выгнал из семьи старшего брата Фредо. Потом у них умирает мать, и Фредо разрешают прийти, но Пачино не желает находиться с ним в одной комнате. Сестра, семейный миротворец, идет к Пачино. Становится перед ним на колени и говорит: «Неужели ты не можешь простить Фредо? Он такой милый и без тебя совершенно беспомощный. Ты очень ему нужен». Пачино выходит, обнимает брата, заявляет, что отныне Фредо снова будет жить вместе с семьей, и одновременно делает знак, приказывая убить его. Абсурдная история о гордыне и обмане, о человеке, уничтожающем всё и для себя самого, и для своих близких, ведь он уверен, что совершенно точно знает, как все должно быть, а когда реальный мир уже не совпадает с его представлениями, он не желает от них отказаться. Я знал, Сив попробует меня разжалобить. Ей хочется, чтоб я размяк, стал податливым как воск, тогда она опять начнет командовать. Ну уж нет! Едва войдя в подсобку, я понял: так оно и есть. Сел на стул, думая, что во всем этом нет никакого смысла, Сив нипочем не расслабит хватку, она если уж вцепится, так намертво.

— Ты был в управлении, я знаю, — сказала она. — Боишься поговорить со мной?

— Меня вызвали по телефону.

Она с обидой посмотрела на меня. Этот взгляд меня порадовал. Так легче. Щелчком я сшиб со стола дохлую муху.

— Я не должна любить тебя.

Что бы это значило? Я взял со стеллажа иллюстрированный журнал, снова сел и тут заметил на столе перед Сив стакан с холодным кофе, в котором плавал сгусток мокроты.

— Мне надо кое-что тебе рассказать, — начала Сив.

— Я и так знаю.

— Откуда? — Она опешила.

— Рад, что у тебя есть кто-то. Мне же лучше.

— Нет у меня никого. О ком ты говоришь-то?

Я промолчал.

— О ком ты? — повторила она.

— Забудь. Черт с ним.

— У меня правда никого нет.

— Ладно, выкладывай, — терпеливо сказал я.

— Ребенок у меня будет.

Я не сводил глаз с грязного стакана.

— Ну зачем тебе это вранье?

— Не вру я. У меня будет ребенок.

Я скрестил руки на груди.

— Неужто не видишь?

Она была бледная, но уже не пухленькая, наоборот, вроде как постройнела.

— С каких это пор беременные женщины начали худеть?

Сив положила руку себе на живот. Впалый, между прочим.

— Он тут, под моей ладонью. Можешь с моим врачом поговорить.

Слышать дальше мне было неинтересно. Я знал, она и под дверью у меня стояла и даже как-то раз таскалась за мной в Хёугволл на концерт, хотела снова влезть в мою жизнь. Но это уж слишком. Такие приемы использовать нельзя.

— Ладно. Ты ждешь ребенка. И у него есть отец. Если тебе требуется помощь, я готов, только ничего личного. Денег дам, и всё.

Она отпрянула, будто ей в лицо выплеснули ведро воды.

— Ты что, не понимаешь? Ребенок твой.

Секунду-другую я смотрел на страницу журнала, потом сказал:

— У меня встреча через несколько минут.

— Отец ребенка — ты, Стейн Уве.

Я отмахнулся.

— Мне пора.

Сив шагнула к двери, плотно ее закрыла.

— Помнишь последний вечер?

Я подобрал с полу несколько книжек, поставил их на стеллаж, замурлыкал какой-то мотивчик.

— Я не предохранялась.

— Мне надо идти!

Я подошел к окну. Мимо спешил народ, какой-то автомобиль сигналил другому, который почему-то не трогался с места. Казалось, все это происходит не за окном, а на экране. Снаружи был другой мир, где люди думали и говорили совершенно непонятные мне вещи. Понимал я только одно: их не мучают заботы и тревоги. У них все хорошо.

Она попросила меня сесть, сказала, что поговорить все-таки нужно, хочу я этого или нет, и что я не могу делать вид, будто ее не существует, — ведь я отец ее ребенка. И она знает: все, что мы пережили вместе, не умерло, но она не рассчитывает, что будет как раньше, вряд ли это возможно.

— Понятно, почему Финн так заспешил с отъездом из города, — сказал я.

— Что? — Она вскочила.

— Почему бы тебе разок не пойти со своими проблемами к тому, по чьей милости они возникли? Ты спала с Финном, а не со мной. И забеременела от него, а не от меня. А он поджал хвост и бросил тебя в беде. Так куда ты пойдешь?

— Он уехал, потому что я ушла от него.

— Ты никогда ни от кого не уходила, — засмеялся я.

Сив бросилась на меня с кулаками — лупила, кричала, шипела. А когда опомнилась, посмотрела на меня так, будто не может взять в толк, с кем имеет дело. Она оцарапала мне щеку, и я стер кровь тыльной стороной руки. Мне вспомнились слова другой женщины. Она говорила, что лицо у меня прямо каменное какое-то, ей редко доводилось встречать людей, у которых на лице невозможно прочесть ни мыслей, ни чувств. И ведь я не то чтобы холодный, нет, здесь что-то другое, но что именно — она не понимает. Я вдруг сообразил, что все прожитые вместе годы воспринимал Сив как должное. Она постоянно менялась, не преднамеренно и не обдуманно, так выходило само собой, помимо ее воли. У нее все было на поверхности. Это и ввело меня в заблуждение. Я думал, она вправду такая, какой я ее вижу.

Я подошел к ней. Скользнул взглядом по волосам. Раньше они были густые, теперь слегка поредели. Я был совершенно спокоен, словно все вдруг открылось мне как на ладони.

Стиснул ее руку, обозвал шлюхой.

Она взяла со стула свою сумку. Постояла, глядя на обручальное кольцо, которое, как я только сейчас заметил, опять надела, потом сдернула его с пальца и процедила:

— Надеюсь, ты так и сгинешь в одиночестве.

Я слышал, как она выбежала из магазина. Медленно прошел к двери, напряг слух. Тишина. Я вернулся к столу, поглядел на стакан с этой дрянью, думая, что и на сей раз все пошло наперекосяк, совершенно не так, как мне хотелось. Будто кто-то другой встревал в мои дела и направлял их, куда не надо. Вот и теперь она оказалась страдалицей. А кто крутил роман с лучшим другом собственного мужа? Кто так униженно просил за себя? Кто так беззастенчиво врал?