Онлайн книга «Семейное дело»
|
– Мы тебя позжей ждали! – А я – вот он. – Подросток зябко поёжился. – Ведите меня к командиру. Юный партизанский связной Матвей Столяров с началом оккупации поступил учеником в сапожную мастерскую некоего господина Чеширского, бывшего сотрудника наркомвнузема, вышедшего в конце тридцатых на пенсию. Прикрылся, так сказать, подлецом, поскольку Чеширский новую власть приветствовал, лично выдал нескольких оставшихся в городе коммунистов, и немцы считали его абсолютно благонадёжным. И счёт этот, гамбургский, распространялся и на работников Чеширского, что было весьма удобно для связного: Матвей с лёгкостью преодолевал кордоны и постоянно вертелся вокруг оккупантов, выведывая и высматривая всё, что могло заинтересовать партизан. И так мстил за отца, погибшего в самом начале войны в далёкой Белоруссии. – Шишка новая к фашистам приехала, со спецгруппой из какой-то «Анвер…», «Анер…». – Парнишка сбился. – «Аненербе»? – помог Ветров, командир отряда. – Точно! – Матвей улыбнулся и хлебнул горячего чая из железной кружки. Основной доклад он закончил и теперь делился слухами и сплетнями. – Я слышал, как Чеширский о нём говорил с полицаем Близнюком. – Что именно говорил? – Появление важной шишки Ветров не мог оставить без внимания. – Подробности есть? – Говорил, что эсэсовец новый, штарн… шран… – Штандартенфюрер? – Точно! – Матвейка, наконец-то, согрелся и теперь держал горячую кружку за ручку, а не двумя руками за бока, как раньше. – Чеширский говорил, что штандартенфюрер этот по каким-то совсем секретным делам приехал и может даже начальнику гестапо приказывать. – Фамилия у него есть? – Фон Рудж. – Матвей почесал в затылке. – И ещё Чеширский говорил, что Руджа этого немцы и сами побаиваются. Злой он, холодный, как зыркнет – мурашки по коже. – Ты его видел? – осведомился командир отряда. – Ага. – И что? – Фашист как фашист, чтоб ему пусто было. – Подросток подумал и добавил: – Только я его издали видел. И вечером. Он днём не выходит. – Не простой фашист, получается, – протянул Ветров. Командир отряда был не местный – присланный из Москвы офицер НКВД – и знал о немцах гораздо больше остальных. – «Аненербе» секретными делами занимается, и я ума не приложу, что этой организации понадобилось в Озёрске. Юный Столяров лишь руками развёл, показывая, что разделяет недоумение Ветрова. – Где этот фон Рудж чаще всего бывает? – Говорят, в графской усадьбе. – Говорят? А ты не видел? – Я ж сказал: он днём вообще не появляется, – округлил глаза парнишка. – Ночью выходит и уезжает сразу. – Нужно проследить, – жёстко приказал Ветров. – Слушаюсь. – У тебя в усадьбе знакомые есть? – Ну, есть. Нюрка Ластикова, тёти Паши, поч-тальонши, дочка. Я через неё и… – Вот-вот! – перебил Ветров. – Только через неё. Она местная, подозрений не вызовет. Только что закончилась кинохроника – очередной выпуск «Die Deutsche Wochenschau», – и в зале на полминуты включили свет. – Ах, поскорее бы, – сквозь зубы бросил Пётр соседу, белобрысому здоровяку в форме гауптштурмфюрера ваффен СС. – Знаете, Мюллер, Цара Леандер – моя любимая актриса. Капитан скривил губы: – Говорят, эта Леандер – еврейка. – Еврейка на экранах рейха?! – Фон Рудж театрально вытаращил глаза. – Вы шутите, мой дорогой. Она шведка! Доктор Геббельс не пропустил бы на немецкие экраны еврейку! – Но её талант… – Мюллер? Гауптштурмфюрер опомнился и с лёгкой нервозностью произнёс: – Разумеется, господин штандартенфюрер, никаких евреев на экране. И про себя проклял тот момент, когда ответил на ничего не значащее приветствие старшего офицера, после чего оказался в соседнем с ним кресле – Мюллер тяготился обществом фон Руджа. Вроде ничего необычного в представителе «Аненербе» не было: невысокий, щуплый, аристократически бледный хлыщ, на которого другой раз и не посмотришь, но… Но фон Рудж нагонял на окружающих страх: холодным взглядом, жёстким словом, движениями бойца и просто – одним своим присутствием. Рядом со штандартенфюрером даже он, гауптштурмфюрер Мюллер, фронтовик, прошедший Францию и Польшу, а теперь – Россию, дважды раненный и награждённый «Железным крестом», ощущал лёгкий озноб. Хотелось подняться и уйти. – Никаких евреев вообще, – усмехнулся фон Рудж, продолжая разговор. – Никаких. – Согласен. – От них одни неприятности. – Совершенно верно. – Так говорит фюрер. – А фюрер не ошибается. К счастью для Мюллера, свет в эту же секунду погас, заиграла весёлая музыка, и начался довоенный фильм «Премьера» с несравненной красавицей Царой… А когда он закончился, Пётр отказался от неискреннего предложения Мюллера и подтянувшегося начальника местного гестапо «продолжить веселье в офицерском клубе» и пешком отправился в свою квартиру – в одиночку, по тёмным и заснеженным улицам Озёрска. Крепко изменившегося со времён Гражданской войны. Появились новые здания, новые памятники, новые улицы… Лицо преобразилось, но город остался узнаваемым, и Пётр то и дело натыкался на памятные дома и закоулки, на деревья, лавочки и выбоины в брусчатке, с которыми, кажется, не могла справиться ни одна русская власть: ни царская, ни советская. Бруджа наталкивался и сентиментально улыбался. «Похоже, я стал настоящим немцем». Да нет, не стал, просто прикидывается, так же, как раньше прикидывался местным чекистом, а до того – поляком, снова немцем, шведом, англичанином и ещё датчанином… Он всегда прикидывался. Всегда старался скрыть сущность охотника, причём, по возможности – рядом с отъявленными палачами: воевал во Франко-прусскую, топил в крови Парижскую коммуну, истреблял буров в Южной Африке, вместе с австрийцами и галичанами вырезал русинов в начале Первой мировой… Пётр всегда находил тех челов, которые хотят и любят убивать и мало чем отличаются от зверей, но… Но все они всё равно оставались для него пищей. И дрожали в присутствии охотника. Так заведено: челы – пища. А он… Он – несчастный, одинокий масан, потерявший свою честь в маленьком русском городке и поклявшийся всё исправить. |