Онлайн книга «Посмотри в глаза чудовищ»
Каковы же худшие, подумал я, вспомнив вчерашний треск и сопение, но ничего не сказал: нести Марлен я бы ему и подавно не доверил. Да и не только ему… – А ведь я эту тетку знаю, – сказал Нат, который держался за носилки сзади. – Я тоже, – сказал я. – Не сбивай дыхание… Твое счастье, что она не слышала про «тетку»… До места нашей «пещерной стоянки» мы добрались быстро – едва ли не быстрее, чем вчера добирались до фургона, хотя вчера шли под гору, а сегодня – в гору. Но дальше начались препятствия. Камни за ночь обледенели, и подниматься по этому каскаду невысоких, но очень скользких горок было трудно и нам, несущим носилки, и тем раненым, которые шли своим ходом. Отто стонал, Марлен молчала. Иногда мне казалось, что она перестает дышать. Но потом – прорывался кашель… Наконец, мы выбрались из каменного лабиринта. Дальше пошло легче. Даже снег здесь был плотнее и не проваливался так, как внизу. Ели метров тридцати в высоту с изогнутыми от постоянных ветров вершинами росли по склонам лошины. Под пологом одной такой ели мы остановились передохнуть. – Далеко еще? – спросил я. О'Лири посмотрел на схему. – Сейчас будет камень… Но камень мы не заметили под снегом. К счастью, О'Лири, браконьер– первопроходец, споткнулся о него и грохнулся во весь рост. Рукавом он смахнул снег с блестящей поверхности… – Отсюда – сорок шагов на север, – сказал он, не вставая. – А что тут написано? – «Направо пойдешь – женят, налево пойдешь – замуж выдадут, прямо пойдешь – о камень навернешься,» – процитировал я по памяти. – У вас же ирландская фамилия, неужели вы не узнаете письма своих предков? – Черточки дурацкие, – сказал сержант, поднимаясь. – Неужели вы все это знаете? – Долг службы. Ведите, сержант. – А нам ведь направо, – сержант огляделся. – И что, я всю жизнь женатым ходить буду? – Так гласит вековая мудрость, – вздохнул я. – Считайте шаги, сержант. – Это приказ, сэр? – Да, это приказ. Оглядываясь на нас, он отсчитал сорок шагов. Остановился. – О! – сказал он изумленно. – Да тут проход! Как оказалось, печи-голландки топить умеет только русский человек. О'Лири и негр Дуглас натаскали из подвала кучу дров. Иней уходил со стекол, обращаясь в пар. И скоро стало по-настоящему жарко. – Мне кажется, леди уже чувствует себя лучше, – сказал негромко Чарли. – Этот пенициллин и вправду творит чудеса. Дело было не только в пенициллине, но я не стал уточнять. Отто на минуту пришел в себя, огляделся – и спокойно уснул. Дом его ни в коей мере не напоминал жилище последнего немецкого романтика. Очень чистенькие беленые комнаты, на резных деревянных полках красуются расписные декоративные тарелки. Ходики стояли: гиря опустилась до полу. Пол застелен вязаными крестьянскими ковриками. Позеленевшее от времени медное распятие в углу. Тяжелые дубовые табуреты с прорезью посредине. Крахмальная скатерть на столе. Комод у стены оккупирован фарфоровыми пастухами и пастушками. Единственная картина в доме была отнюдь не «Островом мертвых» Бёклина, а изображала богобоязненную семью немецких поселян, после трудового дня усаживающуюся за стол. И везде салфетки и полотенца с вышитыми на них готическим шрифтом изречениями народных мудрецов. – Извините, сэр, – Дуглас, рассматривавший все это с изумлением и тревогой во взоре, обернулся ко мне. – Не знаете ли вы, что здесь написано? Вдруг, не дай Господь, это языческие заклинания, и мы все попадем в ад, потому что видели их? Чарли рассказывал, что эти наци – чистые сатанопоклонники. – Это заклинания, но не языческие, – сказал я. – «Карты и кружка доводят до бедности.» «Смерть подстерегает везде, и на празднике, и на балу.» «Мужчина без женщины словно голова без тела.» «Лучше десять завистников, чем один сострадалец,» «Лучше дважды измерять, чем один раз забывать.» «Каков человек, такую ему и колбасу жарят.» «Шалость редко приводит к добру.» «Говори правду, пей чистую воду, ешь вареную пищу.» «Большая дубина набивает большие шишки.» «Если бы кто-нибудь захотел зарыть правду, ему потребовалось бы много лопат.» «Слишком много искусства пользы не приносит.» «Любовь и ум редко идут рука об руку,» «Хорошо пережеванное – наполовину переваренное…» Сумрачный германский гений вогнал всех в задумчивость. Наконец Дуглас сказал… – Да-а: Неудивительно, что эти джерри взбесились и решили завоевать мир… О'Лири почесал в затылке… – Не знаю, как там лопаты, а от кружки и картишек я бы сейчас не отказался. И все ожили. В подполье висели окорока, лежали головки сыра. В ларе, расфасованные по полотнянным мешочкам, хранились сухари. О'Лири безошибочно определил под мешковиной зеленоватую длинную бутыль чистого, как слеза младенца, самогона. Нат устроился на чердаке – наблюдать. – Знаете, дядя Ник, – сказал он, когда я забрался к нему, – странно все это. – Что? – А вот: ни самолетов здесь не слышно, ни взрывов… – Бывают такие места, – сказал я. – Ты все равно поглядывай… Я спустился и застал следующую сцену: О'Лири вытащил из стола калоду Таро и сейчас, слюня палец, выбрасывал лишние карты. – Сержант, – сказал я. – Да, сэр? – Положите колоду на место. Это не игрушка. – А что такого? Карты и карты. Только масти не так нарисованы. – В том-то и дело, – сказал я. – Если здесь действительно крутятся черные эсэс, то даже держать в руках Таро – это все равно, что залезть на крышу и размахивать американским флагом. – Хм. – Он с сомнением посмотрел на карты, потом на меня, потом опять на карты. – Ну, если вы так уверены… Он собрал карты, сложил их в серебряный футляр, взвесил на руке и сунул в карман. – Вы ошиблись, сержант, – сказал я. – В комод. Вот из кабинета фюрера я вам разрешаю брать все что угодно. – Даже веревку, на которой он повесился, – не открывая глаз, проговорил Отто Ран. – Что он сказал? – забеспокоился сержант. Я перевел. – Кто повесился? – Фюрер. – А с кем мы тогда воюем? – Лучшие умы человечества ломают над этим головы, – сказал я. – Ничего не понимаю, – сержант отошел, явно обиженный и на меня, и на умы человечества. – Отто, – позвал я. – Вы меня узнаете? |