Книга Проклятое время, страница 16 – Габриэль Гарсиа Маркес

Наконец она подняла голову и простонала, часто дыша:

– Надо закрыть дверь, подожди…

Лейтенант терпеливо дожидался, пока установят последний дом. За двадцать часов возникла новая улица, широкая и голая, упиравшаяся прямо в стену кладбища. Алькальд работал вместе со всеми, расставлял мебель, а потом, уже тяжело дыша, ввалился в ближайшую кухню. На очаге, сложенном из камней, кипел суп. Он приподнял крышку с глиняного горшка и вдохнул пар. С другой стороны очага худощавая женщина безмолвно наблюдала за ним большими спокойными глазами.

– Значит, пообедаем? – обратился к ней алькальд.

Женщина ничего не сказала. Алькальд, не дожидаясь приглашения, налил себе тарелку супа. Тогда женщина принесла из комнаты стул и поставила его перед столом, чтобы алькальд мог сесть. Хлебая суп, он с благоговейным удивлением оглядел патио. Еще вчера здесь была только голая земля, а сегодня сушилось на веревке белье и в грязи барахтались два поросенка.

– Тут можно даже что-нибудь посадить, – сказал он.

Женщина ответила, не поднимая головы:

– Все равно свиньи сожрут.

А потом положила на тарелку кусок вареного мяса, две дольки маниоки и половину зеленого банана, подав ему все это с подчеркнутым безразличием, на какое только была способна. Алькальд, улыбаясь, попытался встретиться с нею взглядом.

– На всех хватит еды, – сказал он.

– Да чтоб вам Бог послал несварение желудка, – ответила тихо женщина.

Он сделал вид, что не слышал дурного пожелания, и занялся едой, не обращая внимания на ручейки пота, стекавшие по шее. Когда он доел, женщина взяла его тарелку не глядя.

– Ну и долго еще вы будете так враждебно настроены? – спросил алькальд.

Когда женщина заговорила, лицо ее осталось таким же спокойным:

– Пока вы не воскресите наших близких, тех, кого вы убили.

– Теперь все изменилось, – сказал алькальд. – Новое правительство проявляет заботу о благополучии граждан страны, а вы…

Женщина не дала ему закончить:

– Вранье, как было, так и осталось.

– Вранье? А разве такое возможно было прежде, чтобы за двадцать четыре часа построили целую улицу? – продолжал алькальд. – Мы пытаемся сделать городок лучше.

Женщина сняла с проволоки чистое белье и отнесла его в комнату. Алькальд не отрывал от нее взгляда, пока не услышал ответ:

– Наш городок и был много лучше, пока не появились вы.

Дожидаться кофе алькальд не стал.

– Неблагодарные, – сказал он. – Мы дарим им землю, а они еще недовольны.

Женщина не ответила, но, когда алькальд пошел через кухню к выходу на улицу, пробормотала, склонившись над очагом:

– Тут будет еще хуже, мы будем чаще вас проклинать, ведь мертвые тут совсем близко.

* * *

Алькальд попытался вздремнуть до прибытия баркасов, но не смог – зной был невыносим. Распухшая щека стала спадать, однако чувствовал он себя по-прежнему плохо. Целых два часа, провожая взглядом едва уловимое течение реки, алькальд слушал, как где-то в его комнате стрекочет цикада. У него не было никаких мыслей.

Наконец послышался шум приближающихся баркасов, алькальд разделся догола, обтер полотенцем потное тело и надел форму. Потом отыскал цикаду, зажал ее двумя пальцами и вышел на улицу. Из толпы, дожидавшейся баркасов, выбежал чистый, хорошо одетый мальчик и преградил путь алькальду пластмассовым автоматом. Цикаду алькальд подарил ему.

Какое-то время спустя он уже сидел в лавке сирийца Мойсеса и смотрел, как причаливают суда. Минут десять набережная кипела. Алькальд почувствовал тяжесть в желудке и тупую головную боль, и ему вспомнилось дурное пожелание женщины. Он отвлекся, глядя на пассажиров, спускающихся по деревянным сходням на затекших после восьми часов неподвижного сидения ногах.

– Всегда одно и то же, ничего нового, – определил он.

Сириец Мойсес обратил его внимание, что новое как раз есть: приехал цирк. Алькальд уже знал об этом, хотя не мог бы объяснить откуда: может, благодаря тому, что на крыше баркаса громоздилась груда шестов и разноцветных полотнищ, или потому, что он увидел двух женщин в платьях одного фасона и расцветки, будто одного человека повторили два раза.

– Ну хоть цирк приехал, – проворчал он.

Сириец Мойсес попытался заговорить о зверях и жонглерах, но алькальд с другой точки зрения смотрел на цирк. Вытянув ноги, он оглядел носки сапог.

– В наш городок приходит прогресс, – сказал он сирийцу.

Сириец перестал обмахиваться веером.

– Знаешь, какая у меня сегодня выручка от продажи товара? – спросил он.

Алькальд, не рискуя назвать цифру, ждал, чтобы тот назвал ее сам.

– Двадцать пять сентаво, – сказал сириец.

В это мгновение алькальд увидел, как телеграфист открывает мешок с почтой и вручает корреспонденцию доктору Хиральдо. Алькальд подозвал телеграфиста к себе. Официальная почта была в особом конверте. Сломав сургучовые печати, он не нашел в нем ничего, кроме обычных сообщений и пропагандистских материалов правительства. Кончив читать, он увидел, что набережная преобразилась, – ее загромождали тюки с товарами, корзины с курами и загадочный цирковой инвентарь. Наступила вторая половина дня. Алькальд вздохнул и поднялся.

– Двадцать пять сентаво!

– Двадцать пять сентаво, – твердо и почти без акцента повторил сириец.

Доктор Хиральдо наблюдал разгрузку баркасов до самого конца. Именно он обратил внимание алькальда на могучую, величественную, как языческий идол, женщину с несколькими браслетами на руках. Было похоже, что под своим ярким разноцветным зонтом она решила дождаться конца света. Большого интереса новоприбывшая у алькальда не вызвала.

– Укротительница, похоже, – предположил он.

– Да, в известном смысле, – сказал доктор, будто откусывая каждое слово похожими на заостренные камешки зубами. – Теща Сесара Монтеро.

Лейтенант двинулся дальше. Взглянул на часы: без двадцати пяти четыре. У ворот участка дежурный доложил ему, что падре Анхель прождал его полчаса и вернется к четырем.

Не зная, как убить время, он снова вышел на улицу, увидел зубного врача в окне кабинета и подошел попросить у него огонька. Доктор Эскобар посмотрел на его еще припухшую щеку.

– Уже прошло, – сказал алькальд и открыл рот.

Зубной врач заметил:

– Не мешало бы надеть на некоторые зубы коронки.

Алькальд поправил на поясе револьвер.

– Я к вам зайду когда-нибудь, – сказал он решительно.

Лицо зубного врача ничего не выражало.

– Приходите когда хотите – может, сбудутся мои надежды и вы откинете копыта у меня в кабинете.