Онлайн книга «Малой кровью»
|
И все-таки он напахал немало, совсем немало, но потом пришла эта белобрысая гадина… «Никогда не думала, что неприязнь может быть такой… генеративной», — сложив руки над толстенькой попкой и покачиваясь на каблуках, говорила Марго. Она стояла перед его «иконостасом» и рассматривала вырезанные из газет и журналов фотографии: госпожа Эвита фон Гофман с «сыном» Кешей, без Кеши, со своим сожителем, все втроем, в компании с бывшим президентом, в компании с нынешним президентом, еще с какой-то политической шпаной, с офицерами, с мальчишками и девочками, с профессорами и академиками… Тогда он молча выдернул из висевшей на двери мишени дротик и метнул в фотографии. Не целясь, но очень точно. Прямо стерве между глаз. «Вот это бросочек!» — восхитилась Марго… Сейчас он сам подошел к этой фотовыставке. Многие портреты были буквально изрешечены дротиками. Селиванов послюнил подушечку большого пальца и поставил госпоже фон Гофман печать на лбу — прямо между глаз. Так и будет, пообещал он ей, улыбнувшись на прощание. Он умылся и побрился, не без удовольствия разглядывая свою физиономию. И чем она тебе, козлу, раньше не нравилась?.. Ну, нос легко краснеет, так мы его сейчас «мерикеем» натрем, и порядок. Ну, щеки дряблые… так ведь тебе и лет уже скоро шестьдесят, и в остальных местах ты не худенький. Если Маргоша правду говорит, скоро все втянется, вон марцалы какие поджарые, гады. …и всем говорить, что у меня баба наполовину марцалка… Знаю я, знаю, все уши прожужжали, что говорить нельзя, а приятно-таки — щекочет, щекочет ретивое… Как это может быть, однажды спросил он ее, тебе же не десять лет, а она засмеялась, развела руками и сказала: какой ты у меня наивный, хоть и в Комитете служил, они здесь уже знаешь сколько? Лет сто как минимум… Он подумал и согласился: вполне может быть. Слишком легко они вписались в действительность, без разведки такое немыслимо. Из завала одежды в шкафу он выволок бежевые парусиновые брюки, той же фактуры, но зеленоватого цвета легкий пиджак, потом — черную шелковую футболку. Все мятое, но через два часа само собой разгладится; Селиванов никогда не гладил вещи утюгом и не покупал ничего такого, что было бы необходимо гладить. При этом он был своего рода денди… Оделся. Пиджак все-таки сделался немножко тесен. Так, а если на одну пуговицу… Придирчиво осмотрел себя: прямо, с одного бока, с другого. Терпимо. Позавтракал, как всегда, чашкой кукурузных хлопьев с молоком и баночкой фруктового йогурта. Запил все это маленьким чайником хорошего зеленого чая. В чем, в чем, а в зеленом чае он толк когда-то знал… Посмотрел на бутылку, все так же стоящую на подоконнике. Чудо свершилось: на спиртное не тянуло совершенно. А вот капли надо принять… пять капель на рюмочку теплой воды, горечь и гадость редкая, поэтому немедленно запить… Селиванов обулся — мокасины из мягкой оленьей кожи на кожаной же подошве, — подхватил портфель и тихонько вышел из квартиры, беззвучно прикрыв за собой дверь. И тогда, сладко потянувшись, проснулась Марго. Герцогство Кретчтел, Сайя, планета Тирон. Год 468-й династии Сайя, 46-й день весны, час Собаки — Товарищ полковник! Ну, товарищ же полковник!.. Да. Сейчас. Жополковник… Потолок. — Откройте глаза… Вот так. Воды. Два белых пятна, неровных белых пятна. — Попейте… вот… Жидкое, холодное… очень холодное… сладкое… — Что с ним, Пал Данилыч? Перегрев? Пал Данилыч… Урванцев, правильно. Док Урванцев. Пятно слева. — Сердце, какой там перегрев… Он же у нас сердечник, ты и не знал… — Я знал, я таблетки его при себе таскал, только не думал… — Не думал… Ладно, обошлось вроде на этот раз, только пусть лежит. Так и скажи — доктор не велел будить. И все. Пятно справа качнулось и неожиданно стало Дупаком. — Дупак, — сказал полковник. — Ты… — Я, Игорь Николаич! Вы живые! Ну, как камень… Вдохнуть… выдохнуть. Слева все кромешно занемело — от шеи и до края ребер, касаться боязно, а вдруг дыра? Вдох… выдох… Но ничего не болит. Могло болеть, а не болит. Что не может не радовать. — Урванцев, — позвал полковник. — Подойди, Урванцев. Пятно слева стало Урванцевым. — Слушаю, Игорь Николаевич. — Как обычно?.. — Ну… где-то да. Кардиограмму же мне не снять, а так… Дольше длилось, колоть шесть раз пришлось. — Спасибо, брат. — Да ладно. Мне за это деньги платят. Вы — берегите себя… При посторонних Урванцев был с ним на «вы» и по имени-отчеству, что сбивало. — Как оно — беречь-то… сегодня?.. — Это да… — Где мы? — Большая ферма сразу за Церковным мостом, не знаю, как называется. Ребята в конюшне, а нам вот — комнату дали. — Ферма Долитвы, — подсказал Дупак. — Далеко же ушли… Вечер? — Ночь начинается. Час Собаки. Товарищ полковник… — Что, Саша? — Тут какой-то местный хрен хочет с вами поговорить. В смысле — с самым главным. — Сказал, что я никакой? — Сказал. А он — что подождет. По-моему, что-то вроде генерала он у них. — А как ты сказал? Ты же по-ихнему… — Шимку-толмача помните? Который при герцоге был, а потом он его за мясо выгнал? — Помню. — Мы с ним встретились… ну, сегодня… — Так. А почему я тебя со всеми не видел? — Я спрятаться хотел. И получилось… почти. Мы уже в лес выбрались — я, Шимка и еще четверо гардов. И в лесу нас уже того… — Понятно… — Игорь Николаевич, не перегружайтесь, — сказал Урванцев. — Если честно, боялся, что не вытащу сегодня. До утра доживем, а там… — Сейчас, Павлик… Коротко: чего этот генерал хочет? — Ну… он говорит, что нам теперь надо вместе… — Не понимаю. — Типа союза. — Совсем не понимаю. — Хотите, я Шимку позову? Он тут, на лестнице ждет… — Не надо твоего Шимку… Ну-ка, Павлик, давай меня посадим… — Игорь Николаевич! — Да ладно тебе… а то сам сяду, а это вреднее… Он стал садиться — его подхватили с двух сторон, помогли, Дупак подоткнул подушку. Полковник утвердился, повел плечами. Он был в полосатой майке и трусах, оба локтя перевязаны, и под повязками больно: наверное, опять прятались вены. Забавно: немаленький мужик, а вены — как у бабочки… |