Онлайн книга «Воевода Дикого поля»
– Так по-твоему что, Данила Адашев – враг государев?! – А как иначе, коли сам государь так сказал? – теперь уже Степан шагнул на друга. – А ты – холоп его, и потому слушаться должен! Клятву давал? Григорий опустил глаза: – Давал, Степа. Только Данила Федорович не враг государев – он герой отечества нашего! – Засекин твердо взглянул на Василевского. – И тебе это лучше многих известно. – Мне известно только то, что царем приказано! Все остальное неважно, так что покончим на этом, – взъерошился Василевский. – Трех сотен тебе хватит, чтобы доставить Данилу и людей его в Москву? Григорий горько усмехнулся: – Хватит, Степан Захарович. – Так и порешим: выезжаем нынче в полдень. Когда готов будешь, найдешь меня. Я же – так хоть сейчас готов в дорогу. Не по сердцу мне ваша Ливония, – с вызовом добавил Василевский, – Москву первопрестольную, царскую люблю! Через несколько часов из казематов вывели Данилу Адашева, его служилую родню и ординарца Петра Бортникова. Изрядно исхудавшие, беспомощно щурились они с отвычки на холодный зимний свет. Крепостные башни Дерпта, не так давно восстановленные после бомбардировки, серыми колоннами уходили в февральское небо. Заключенные растирали затекшие руки. Кафтаны их обносились, поблекли. Колодки с Данилы и его товарищей сняли. Григорий подъехал не сразу – сердце сжалось и слезы навернулись от обиды, когда он встретился взглядом с Адашевым. Данила устало подмигнул тысяцкому: – Стало быть, ты меня к государю повезешь? – Он повезет, – кивнул Засекин на Василевского, который, сидя на холеном гнедом красавце-жеребце, бесстрастно смотрел на опального полководца. – Я только охранять буду. – И тотчас глянул на Петра: – Как ты? Отощал!.. – Были б кости, а мясо нарастет, – Петр улыбнулся другу. – Хотя, что скрывать, бывало и лучше. – И тут же, точно вспомнив о чем-то, забегал глазами по своим тюремщикам. – Доброго вам денечка, Степан Захарович! – ослабшим голосом, но постаравшись как можно громче, крикнул он бывшего соратнику и другу. – Как живете-можете? – Милостью Божьей живу и могу! – ответит тот. Люди Василевского неодобрительно глядели на разговорчивого преступника. Но Петр, кажется, и под саблю готов был лечь, лишь бы сцепиться со Степаном. С презрением он теперь смотрел на него: тот был для него не только палачом – предателем! – Ну так и впредь не хворайте, Степан Захарович! Пусть до поры здоровьечко-то крепнет! – И вам не хворать, Петр Иванович, – разом став злым, огрызнулся Василевский. – И хватит болтовни – дорога длинная, а жизнь короткая. Это всех касается. Ехать пора! Везти заключенных, как и положено, в телеге, не стали. Дали коней – так они быстрее могли добраться до Москвы. Когда Засекин поравнялся с Адашевым, похлопавшим лошадь по крепкой шее, Данила поднял на него глаза, спросил: – А что брат мой? Григорий с горечью покачал головой, опустил глаза. – Говори, что?! – Умер пару дней назад Алексей Федорович, – негромко ответил Григорий, – говорят, от холода и голода умер. – Взглянул искоса на Данилу: – Не сдюжил заключения. – О Господи, – прошептал младший Адашев. – Как же так? Как же так… – Царствие ему небесное, – еще тише проговорил Григорий. – Оно его, царствие небесное, – тихо, но твердо произнес Данила. – А вот Иоанну его не видать! Не видать… Григорий обернулся: не слышит ли кто их разговора? Адашев понял, кивнул: – Прости, голубчик, прости. Бойцы Засекина, многие из которых служили еще Даниле Адашеву и помнили боевые лета, тоже косо глядели на «государевых людей», так запросто превративших бывшего их командира, отважного героя, в преступника. Многие с гневом поглядывали и на Степана Василевского. Но к гневу примешивалась опаска – этот Басмановский выскочка, уже знали все, любого мог наказать, заслонившись именем государя. И на кого Степан пытливо поднимал взгляд, словно оценивая, чего стоит сей боец, тот молодой дворянин сразу же опускал глаза – от греха подальше. – В оба за ними смотри, Григорий Осипович, – кивнув на Данилу и его родню, приказал Василевский. – Головой отвечаешь! Отряд выехал из ворот Дерпта, а уже скоро Василевский позвал к себе Григория и Петра. – Не боишься, что сбегу? – зло спросил Бортников. – Не боюсь, – ответил Степан, даже не обернувшись. – Лошадь под тобой худая – сам выбирал. А ежели и припустишь, так тебя Засекин нагонит и зарубит. – Теперь они поравнялись, и рыжий Василевский метнул веселый и холодный взгляд на изумленного Григория. – И с Данилой-то государь велел не слишком носиться, а уж с тобой, ординарцем его, и подавно! – добавил он. Кони шли вперед скорой рысью, заметно оторвавшись от отряда. – А коли не зарублю? – поинтересовался Григорий. – Его место займешь, – кивнул Василевский на Петра. – Ну, Степа, и сука же ты! – вырвалось у Бортникова. Василевский только расхохотался в ответ. – Называй, как знаешь, пока мы одни. А я ведь не просто так вас позвал. Ты вот что, Петр, поостынь, коли жизнь дорога. А главное, от Данилы открестись. Его в Москву везут, чтоб под суд отдать и казнить прилюдно, как отравителя жены государя нашего. И молчи, молчи! – с яростью обернулся он к товарищу. – Я такой же холоп государя, как и вы оба! Его воля – закон для всех нас! Данила Адашев – покойник, себя спасай! При Гришке говорю – специально его в свидетели взял, – о себе думай! А теперь возвращайся к нему и помалкивай. Все тебе сказал. Отъезжай с глаз долой! Григорий ушам своим не верил – Данилу Адашева везли на казнь! – Неужто не соврал? – спросил он у Василевского, когда Петр, чернее тучи, уже возвратился к осужденным. – Истинный крест, – мрачно отозвался тот. В начале весны они прибыли в Москву. Но казни не состоялось. Данилу Адашева спасла смерть родного брата. Страсть и ярость в душе Иоанна временно улеглись. Данила избежал даже тюрьмы, однако карьера легендарного полководца окончательно оборвалась, и о нем постарались поскорее забыть. Точно и не было никогда подвигов командира русской дворянской конницы… Иная страсть беспокоила сейчас душу царя – он готовился вновь идти под венец. В жены пророчили ему Кученей, дочь кабардинского князя Темрюка. А увидев на смотринах черные восточные глаза юной принцессы-мусульманки, и сам Иоанн воспылал пламенем. Однако хотя Данила Федорович и был помилован, другие приближенные – сподвижники Алексея Адашева и Сильвестра, бывшие члены Ближней царевой думы – оказались изгоями. Но один из этих людей молчать не пожелал. Михаил Иванович Воротынский, узнав о подробностях смерти Алексея Адашева, как тот загублен был в ледяном подвале Дерпта, не сдержал праведного гнева. Родовитый князь всегда был искренен и благочестив в своих поступках. |