Книга Воевода Дикого поля, страница 48 – Дмитрий Агалаков

Степан отломил кусочек белого хлеба, положил в рот.

– А зачем тебе – догнать хочешь? – прожевывая, спросил он.

– Так знаешь, куда Воротынских повезли, или я напрасно время теряю?

– Знаю. Куда всех опальных свозят.

– Так куда? – вперил в него тяжелый взгляд Григорий.

Было видно, что мысли его отчаянно путались, и он готов был совершить любую глупость.

– Далеко, Гриша, на Белоозеро.

– Но за что, за что?! – подался вперед князь.

Степан, отхлебнув квасу, пожал плечами:

– Говорят, дерзил твой Воротынский царю, за смерть Адашева корил. Да друзей царских, моих покровителей, дурными словами поносил. Вот за это. Так что сам виноват!

Григорий хотел было сказать: «Но так ведь это правда – и про Адашева, и про вельмож новых, этих наушников и лжецов!» Сдержался. Но о другом, даже головой закрутив, спросил:

– Но дочерей-то его за что взяли?! Они при чем?..

– Они – дочери его, родная кровь, стало быть, – как ни в чем не бывало, ответил Степан. – Надо было думать, что царю говорить, что вся его «правда» ближним отрыгнется! Теперь другим словоохотливым князьям и боярам уроком сия ссылка станет. – Он посмотрел в глаза Григорию: – Если живыми до Белоозера доберутся…

– Как так? – даже привстал Григорий.

– Да сядь ты, сядь, – приказал ему Василевский. Налил вина обоим. – Выпей, успокойся. Царь милостив, глядишь, и помилует. – Усмехнулся: – Когда-нибудь.

– Но как же помилует, а дом их? Черные люди оттуда уже и сундуки выносят!

– А дом царь у Воротынских отнял, – так же просто сказал Степан, отпивая вино из чарки. – Подчистую.

– Отнял?!

– Истинный крест, – кивнул Степан. – И не только дом. Терем княжеский государь, может случиться, Федьке Басманову пожалует. Ежели, конечно, Васька Грязной раньше туда не переедет. Дом-то у Воротынских хорош! Верно? Ты выпей еще вина-то, выпей – запей все то, что услышал.

Григорий взял чарку со стола, осушил залпом.

– Если дом отняли, стало быть, навсегда увозят, – глухо сказал он.

– Навсегда, не навсегда, а ты не вздумай ехать за ними. Разом могилу себе выкопаешь. Их с полсотни стрельцов везут – тебя и близко не пустят! Зарубят. Я тебя сегодня уберег: кабы не мои люди, тебя в доме Воротынских повязали бы – и в острог. А там – допрос: кто таков и что тебе надобно? Ох, труднее было бы назад тащить! Так что спасибо скажи Василевскому Степану, другу своему.

– Спасибо тебе, Степа, – поставив чарку, с усмешкой проговорил Григорий.

– А ты не скалься и не злобись: делаю, что могу. А про Марию забудь, забудь. Не вспоминай даже. Так вот оно бывает: вчера боялся, что не пара ей, а нынче бежать от нее надобно, как от огня! Сейчас всех, кто у Воротынских в чести был, трясти станут. Как грушевое дерево трясти! А тебя Михал Иваныч и впрямь жаловал. Стал бы зятем его, сейчас бы с ним, светлым князем, и дочками его на Белоозеро ехал. То ли в каменный мешок, за решетку, как Алексей Адашев, а то ли в монастырь, как Сильвестр, на хлеб, воду и молитву!

– Как в монастырь? – хмурясь, даже не понимая, что он только что услышал, спросил Григорий.

– А куда ж их девать? – усмехнулся Степан. – И князя, и женку, и дочек его? На постриг – и по кельям: молиться за царя и Русь святую! И за души свои грешные, княжеские, цареборческие, – добавил грозно и весело, точно давно ждал такого суда.

Григорий встал из-за стола, надел полушубок, сцепил на поясе широкий кожаный ремень.

– Да ты пыл-то уйми, – прикрикнул на него Степан. – Тебе завтра в Ливонию ехать. (Григорий разом обернулся.) И не смотри на меня так! Мое терпение тоже не безгранично. И власть пока не так велика. Остынь, пресветлый князь, коли здоровым в свой полк вернуться хочешь: как и прежде – тысяцким, а не калечным с дыбы – простым ратником! – Степан Василевский тоже поднялся, ткнул в уходящего пальцем с перстнем. – Завтра в полдень, князь, со своими людьми ты из Московских ворот на Можайскую дорогу выйдешь, а иначе будет – пеняй на себя!

Засекин вышел из дома Степана Василевского как раз в ту минуту, когда колокола московских церквей начали звонить к вечерне. Он полной грудью вдохнул холодный мартовский воздух, закрыв глаза, выдохнул. А серебряный перезвон уже шел над Москвой-рекой, рассыпался надо всей столицей, уходил дальше – за границы ее земли…

Времени у него оставалось немного – каждая минута была дорога. Но только на что могло хватить этого времени, этих бесценных минут? Обратиться бы в сокола, тогда бы еще они поглядели! А так…

Уже скоро, в казармах новиков, Григорий давал наставления своему ординарцу Пантелею:

– Найди моих сотников, всех трех, хоть из-под земли достань, и скажи, чтобы завтра к полудню людей своих из Москвы на Можайскую дорогу выводили, это приказ. Скажи, иначе Василевский их разжалует. Чтоб кровь из носу! Сегодня же меня не ищи – в Москве не буду. А станут искать, скажи, к полюбовнице завалился, а где и какая она – никто не знает. В секрете хозяин держит. А на Можайской дороге я завтра к полудню буду. Смотри, не подведи!

– Все исполню. Только куда же вы, Григорий Осипович? Вижу ведь, что не на потеху собрались…

– Дело у меня есть, – ответил он. – Важное дело. Нужное.

Он мчался по снежной дороге на север от Москвы. Леса и леса шли по обе стороны, санные следы так и секлись перед глазами. Потом стемнело. Ехали путники на санях и конные в обе стороны – из столицы и в нее. Торопились. Поглядывали на летевшего по Новгородской дороге воина, ничего не замечавшего, точно здесь он был один на весь целый свет! Только стремительным перебоем чавкали копыта его сильного коня в раскисшем снегу…

А конь его был накормлен, потому и силен. Сабля, кинжал и кистень – все в дороге сгодится! Не могли они далеко уйти! Князя охраняли стрельцы, а эти медлительны в седлах, самих же Воротынских по саням рассадили, потому волочился их поезд едва-едва, да и торопиться им нужды не было – навсегда увозили княжескую семью из Москвы! Только ночью не повезут их стрельцы по дорогам, по раскисшему снегу, по ямам и колдобинам: кто знает, куда можно въехать, где застрять! Остановятся на ночлег, непременно остановятся! Выехали ведь еще днем! Надо и лошадей накормить, и поесть, и передохнуть. Найдут деревеньку и заночуют там – с рассветом только тронутся!..

Уже было совсем темно, когда с факелами показались сани – они ехали навстречу Григорию.

– Эй! – грозно окрикнул он возницу, когда уже готов был поравняться с санями. – Стой! Стой!..

Те, проскочив вперед, остановились. Всадник подлетел к ним, врос в заснеженную дорогу.

– Мне нужно знать, не проезжали ли тут отряд стрельцов человек в пятьдесят и пара саней с ними? Говорите, видали?!

Возница и два седока из торговых людей вначале с опаской смотрели на встречного, но вскоре, в пламени факела, разглядели в молодом человеке военного, наверняка дворянина, что торопился по делам, может, государственным, а потому важным, и, значит, перечить ему не стоило.