Книга Арабская жена, страница 109 – Таня Валько

— Здравствуй, доченька, — шепчу я, склонившись над ней.

Ахмед входит в мою комнату (никак нельзя назвать это больничной палатой) с большим букетом роз. Сразу же за ним вбегает с подскоком Марыся.

— Где моя сестричка? — Запрыгивает на кровать и осматривается вокруг.

— Медсестра взяла ее в ванную. Не переживай, сейчас вернется.

Дверь открывается, и я вижу стоящую в проеме мать. Удивительно, но выглядит она элегантно: длинная, до щиколоток, юбка, блузка из вискозы модного покроя, а на шее изысканный широкий шелковый шарф. Все подобрано по цвету. Я не рада ее приходу, ибо льстила себя надеждой, что Ахмед отправил ее ближайшим самолетом в Польшу.

— Доротка, доченька моя, — выговаривает она со слезами в голосе.

Что это с ней случилось? Не верю я во внезапные перемены и смотрю на нее исподлобья.

— Любимая. — Мать присаживается на кровать. — Мне так жаль, что до этого дошло, — грустно произносит она, наклоняя голову. — Извини меня, извини. — Она хватает меня за руку и старается прижать ее к своей груди.

— Мама, дай мне покой. — Я холодна как лед. — Мне за это короткое время так все надоело, что надолго хватит. Поверь, хватит.

— Я не хотела, не хотела тебя ни обидеть, ни ранить. — Она начинает плакать. — Это все от любви, — шепчет мать, всхлипывая.

— Не мели ерунды, хорошо? Если кого-то любишь, то хочешь ему добра, а тебя удар хватает, если я счастлива.

— Это не так, выслушай меня.

— Все в порядке! Что ты хочешь мне рассказать? — Я умолкаю с выражением недовольства на лице.

— Это такая животная любовь. Я всегда хочу иметь на тебя права. Я не хочу ни с кем делиться тобой и поэтому не хотела, чтобы ты кого-либо полюбила. Я знаю, что это эгоистично, но ты единственное, что у меня есть. А теперь у меня уже никого нет. Я злилась, что ты так легко выехала и бросила меня, одинокую и расстроенную. Знаешь ли ты, какую пустыню ты после себя оставила? Ты не звонила, не писала, не интересовалась, жива ли еще твоя мать. Тебе больше по вкусу была новая семья… А в Польше осталась бедная примитивная мать из маленького городка, плохо одетая и не знающая ни одного языка. Одним словом, дно… — Она жалобно всхлипывает и вытирает нос пальцами.

Ахмед подает ей свой носовой платок.

— Все мои чувства — в тебе, и сейчас я чувствую себя так, словно меня предали. — Она закрывает лицо ладонями и громко голосит.

Марыся, которая не понимает, что происходит, кривит рот и, кажется, вот-вот разразится плачем. Тупо смотрю перед собой. В голове пустота, лишь сердцем признаю, что мать права.

— Мама, мы отдалились друг от друга, — говорю я тихо, сворачиваюсь клубочком, кладу голову ей на колени и даже не понимаю, когда из моих глаз начинают литься слезы.

Для маленького чуткого сердечка Марыси это уже слишком, и она начинает громко плакать, прижимаясь то к бабушке, то к маме.

— Ну нет, мои женщины… — Ахмед не знает, что все это может значить. Стоит, как малый ребенок, с распростертыми руками, а мы втроем хором воем.

— Salam alejkum.

В этот момент в комнату входит вся наша ближайшая арабская родня. Все стоят как вкопанные. Мать, Марыся и я как по команде поднимаем головы и душим судорожные всхлипывания. Смотрим друг на друга и взрываемся смехом, но не можем остановиться и снова заливаемся слезами, на этот раз от сумасшедшего веселья.

— Я с ума сойду! — Ахмед хватается за голову и присоединяется к нам с диким хихиканьем. — Это такой польский обычай, — объясняет он своей остолбеневшей семейке. — На удачу, mabruk.

— А-а-а-а, mabruk, mabruk, — говорят они несколько успокоенные, хотя продолжают смотреть на нас как на сумасшедших.

— И когда у нас будет слет рода Салими? — спрашиваю я, входя в кухню в широкой ночной рубашке, скрывающей отяжелевшую от молока грудь.

— Отдохнула немного, доченька? — Мать целует меня в знак приветствия.

— Да. Меня разбудил запах кофе. Когда уже мне можно будет пить кофе? — вздыхаю я жалобно.

— Если хочешь, чтобы Даруня не сомкнула глаз даже на пять минут, можешь уже сейчас, — со смехом отвечает мать, укачивая нашу малютку, которая лежит в коляске.

— Тогда еще немного подожду. Как-нибудь переживу.

— Мамуся, посмотри, у меня тоже есть малыш. — Марыся тянет меня за руку и показывает свою новую колясочку с куклой внутри.

— Прекрасно, я рада.

— Скорей всего придут в пятницу, — говорит Ахмед, отвечая на мой предыдущий вопрос. Он приветливо смотрит на меня поверх кружки дымящегося, черного как смола нектара.

— Надеюсь, не в эту? — спрашиваю с испугом.

— Почему бы и нет? У нас еще два дня.

— Ахмед, но ведь я хотела принять их как положено. Нужно приготовить много еды.

— Да, Дося права. После того как они нас приняли, мы не можем сплоховать. — Мать вспомнила свое первое обжорство. — Хочу, чтобы они вышли отсюда наевшимися до отвала и у них болели животы.

— Не травите их, ладно? — Ахмед смеется, понимая, что две бабы в доме — это не одна. — Видите ли, я здесь в меньшинстве, вообще не могу с вами спорить.

— Разумеется, даже псина, что к нам приблудилась, и та сучка, — гогочет мать, развеселившись. — Бедненький. — И она гладит его по голове.

— Сегодня вечером все привезу. Мужское слово решающее. Джойси через день уберет и помоет холодильники, чтобы все поместилось.

— Oкей, — говорю я, видя, что спорить не о чем. — Знаешь, по крайней мере, что купить?

— Пришли мне список по электронке, у тебя есть время до четырех. Снова появлюсь на фирме позднее и выйду раньше. Если так буду работать, то до смерти останемся здесь.

— Нет! — кричим мы с мамой.

— Что, уже не нравится тут? — обращается он ко мне с ухмылкой.

— Тут чудесно, это самое прекрасное и счастливое место под солнцем, — говорю я, — но сейчас ситуация изменилась. У нас малютка, с которой безопаснее находиться в городе и иметь под рукой доктора и аптеку.

— Конечно, понимаю. Но зато здесь свежий воздух, тишина и покой.

— Хорошо для уикенда, когда есть ты и автомобиль. Но мы постоянно оторваны от мира. Даже когда не хватает масла, сахара или я забыла купить прокладки, приходится ждать до вечера, пока ты не привезешь их.

— По крайней мере, последние девять месяцев они тебе были не нужны, — подкалывает он меня и медленно собирается на работу. — Остался бы с вами, не хочется мне ехать.

— Ты не должен, это ведь твоя фирма. Организуй работу и радуйся жизни и маленькой доченькой, — говорю я радостно, надеясь провести день вместе.

— Не искушай, женщина! — Он целует меня на прощание. — От хозяйского глаза и конь добреет. Без шефа даже наилучший работник ходит как в потемках, слоняясь по углам. Bye!