Книга Считанные дни, страница 30 – Хуан Мадрид

— Слово? Ах да! «Гвалдрапа». — Белен Саррага залилась мелодичным смехом, потом опять поправила волосы. — «Гвалдрапа» означало барахольщик, сноб, пошляк, — что-то наподобие… Во всяком случае, мы вкладывали в него все свое презрение к торгашам и хамам… «Этот — гвалдрапа», — говорили мы. — «А эта — всем гвалдрапам гвалдрапа…» И начинали перемывать им косточки. Нет, что ни говори, а чудесные были годы.

— Вот-вот — «гвалдрапа»! Как же я могла забыть?

— Нам несказанно повезло, дорогая. На наше поколение пришлось начало свободы во всех сферах жизни, особенно сексуальной: азарт, вкус к наслаждениям, радость от того, что ты родился на свет. Мы жили полнокровной жизнью и…

Белен бросила нетерпеливый взгляд на свои золотые часики «Жак Петри».

— …послушай, дорогая. Где, наконец, твой бывший? Я — женщина деловая… У меня каждая минута на счету — и так уже опаздываю на полчаса.

— Наверное, стоит где-нибудь в пробке, Белен. Но он вот-вот появится.

— Сожалею, но я должна идти. Скажи ему, чтобы позвонил мне как-нибудь на днях. Или сама позвони.

— А если подождать еще несколько минут? Не можешь?

— Не могу.

— Ну что же, тогда в следующий раз. Мне тоже надо с ним увидеться: хотелось бы кое-что обсудить.

— Конечно, в следующий раз.

— Ладно, встретимся позже. Я тебе обязательно позвоню.

— Обязательно. И расскажешь, как у тебя идут дела на любовном фронте.

— Скверно. Попадаются одни женатые или геи…

— Оставим ему в дверях записку. Тебя подвезти?

— Спасибо, я на колесах. Еду в Кардинал Сизнерос, в «Центр Пьямонте» [47] . На курсы актерского мастерства, я тебе говорила, помнишь?

— Хорошо, мне пора, а то муж подумает, что я завела себе любовника.

Антонио проснулся как от толчка в спину и посмотрел на часы: было пять вечера. Он застучал в стенку и позвал Чаро. На его крик никто не откликнулся.

Приподнявшись в кровати, он заметил на подушке листок бумаги с пронзенным стрелой сердцем и двумя именами посередине: своим и Чаро. Угловато выведенные буквы напоминали детские каракули. Антонио снова нырнул в постель, закрыл глаза и забылся в полудреме.

Через некоторое время с улицы донесся голос, произносивший его имя, по крайней мере ему так почудилось. Антонио снился дождливый вечер, мокрый скользкий асфальт и незнакомая женщина, которая падала с высоты, хватая руками воздух. Потом Копланс, и он сам, превратившийся вдруг в Копланса.

Чей-то настойчивый голос продолжал повторять его имя.

Еще не проснувшись окончательно, он, точно сомнамбула, подошел к окну и попытался отодвинуть задвижку, издавшую жалобный ржавый скрежет. Рассохшиеся ставни поддались с трудом, но в конце концов распахнулись. На улице было светло, хотя солнце уже ушло с площади.

Антонио высунул голову. Внизу стояла Чаро и призывно махала рукой. С неожиданной для себя прытью он скатился вниз по лестнице и сразу же очутился в объятиях девушки, ожидавшей его в подъезде. Чаро бросилась ему на шею, подставила для поцелуя широко раскрытые губы и впилась в рот, словно хотела заглотать пойманную добычу.

Потом показала на засаленный бумажный пакет с кальмарами.

— Смотри, я принесла их для тебя. Нас угостил Лисардо. Попробуй, вкуснятина!

Лакомясь на ходу кальмарами, Антонио повел ее на Пласу, затем выкинул бумажный пакет и облизал пальцы. Чаро снова наградила его смачным поцелуем и взяла под руку.

— Пойдем с нами в больницу навестить Угарте. Отнесем ему комиксы. Тебе понравились кальмары?

— Изумительные, особенно если учесть, что я не ел со вчерашнего дня. Ты сегодня потрясающе выглядишь! Тебе это известно?

— Нет, это ты у нас красавчик. Тебе идет, когда ты вот такой: небритый, с отросшей щетиной.

Он спросил, понизив голос до шепота:

— На тебе надето нижнее белье?

Чаро мотнула головой:

— Конечно же нет. Я без штанишек, как ты любишь.

Ванесса и Лисардо сидели на террасе у Пако. При виде парочки они поднялись.

— Эй, голубки! — закричала Ванесса. — Куда вы запропастились? Нам уже давно пора идти.

— Привет пижону! Знаешь, какие бабки я срубил сегодня? Ты ему рассказала, Чаро? Мне опять удалось загрести кучу деньжищ.

— Накормил нас до отвала, — сказала Чаро.

Ванесса, прильнув к Лисардо, сдавила ему низ живота и засюсюкала:

— Колокольчики-бубенчики мои! Где мои бубенчики?

— Представляешь, этот малохольный присмотрел на рынке тетку и сунул ей под ребро нож, — пояснила Чаро. — Как пить дать, тетка заявила в полицию, и его уже разыскивают.

Ванесса шарила между ног Лисардо, пытаясь ущипнуть его за мошонку. Тот защищался обеими руками.

— Разве ты сможешь заработать твоими дерьмовыми фотками столько, сколько добыл я в один присест? Нет, ты скажи! — Лисардо откинулся назад, пытаясь ускользнуть от рук Ванессы. — Да успокойся ты наконец, коза драная!

— Колокольчики! Где мои бубенчики? — не отставала Ванесса.

— Когда-нибудь ты допрыгаешься и тебя засадят, — предупредил Антонио.

Лисардо прекратил отбиваться и со всего маху пнул Ванессу в ляжку. Та упала, стукнувшись коленками об асфальт, и запричитала. Лисардо одернул брюки.

— Твою мать! Я же сказал: хватит!

Чаро бросилась к подруге и помогла ей встать.

— Грубая скотина! — возмутилась она. — Да разве так можно?!

Ванесса захныкала и, прихрамывая, поплелась вслед за остальными.

— Не вздумай ко мне подходить, козел, педрило! Смотри, что ты наделал, — у меня теперь будут синяки.

— Успокойся, пошли уже! — Лисардо попытался приласкать девушку, которая опиралась о плечо Чаро. — Хочешь, скуплю для тебя всю наркоту в округе, а, Ванессита?

Забыв обиду, Ванесса живо к нему повернулась:

— Так уж и быть, купи мне чулки. Или нет, лучше черные лосины или подвязки — я их надену в субботу, на фиесту. Ладно?

— Что твоей душе угодно. Однако мы когда-нибудь уберемся отсюда? Я провожу вас до дверей больницы, а дальше — сами, хорошо?

В вагоне метро Лисардо первым делом раскурил косячок и пустил его по кругу, потом повис на потолочных поручнях и, издавая гортанные звуки, завопил:

— Я Тарзан, я Тарзан!

Антонио вдруг развеселился: он чувствовал себя легко и уверенно, словно в ожидании подарка или каких-то приятных изменений в жизни. Дым косяка с горько-соленым привкусом поднимался вверх, расползаясь по вагону. Чаро зажала его между большим и указательным пальцами и затянулась в последний раз. Когда поезд вошел в туннель, в темноте виднелся лишь светящийся кончик догоравшей сигареты, который отражался в ее глазах двумя золотистыми искорками.