Онлайн книга «Воспоминания о школе»
|
— А вы молитву по утрам перед уроками читаете? — Нет, — отвечаю я, — мы, мужчины, не молимся. Это, конечно, вранье. Девочка смотрит на меня с испугом. Дети вокруг нас уже вовсю бегают, играют в войну. Один мальчик, младше нас (он в третьем), взят в плен, но отказывается это признавать — говорит, что не хочет, — и вражеский генерал безрезультатно пытается убедить его сдаться. — Мы тебя захватили! — Не считается! Вы у меня саблю должны были отобрать, а у меня она вот! Сабля у него деревянная, рукоятка привязана бечевкой. Дети из соседнего сада смотрят на нас молча и, кажется, немного враждебно. — В атаку! По коням! — кричу я и, оставив даму сидеть на скамейке, с легкостью получаю полковничий чин. Молниеносная карьера. Через несколько минут мой чересчур вспотевший генерал удаляется с поля боя, приговоренный мамой к спокойному сидению на солнце, и я занимаю его место. Мария видит, что я уже стал генералом, и мне это приятно. Тем временем враг, затаившись в лесу (за вазами), не дремлет. — Савойя! — кричу я изо всех сил, и мы бросаемся в атаку. — Перемирие! У меня кровь из носа пошла! Это кричит кто-то из наших врагов: у него и вправду кровь идет из носа, на крик прибегают родители, и так обрывается битва, которая сулила мне столько славы. Я возвращаюсь на каменную скамейку с видом бывалого вояки. — Ты весь вспотел… — Да ерунда, неважно. — Тебя поранили? На руке у меня небольшая царапина с подсохшей уже капелькой крови. — Сейчас я тебя перевяжу. Она перевязывает мне руку своим носовым платком. — Ты будешь медсестрой, когда вырастешь? — Может быть, я не знаю. Я не хочу вырастать. Солнце уже почти скрылось, и на земле лежат наши длинные тени. В комнате, откуда доносятся голоса родителей, все еще темно. — Если я вырасту, мама моя постареет. А когда стареют, потом умирают. — А ты когда-нибудь видела мертвых? Но она опять ничего мне не отвечает, и я больше ее не спрашиваю. Остальные тоже молчат и тихо копаются в земле, холодной и влажной, не прогретой уже солнцем. Скамейка наша тоже холодная: я вот-вот чихну, но вовремя зажимаю рот рукой, чтобы мама не услышала, что я чихаю, и не забрала меня отсюда. Мальчик из третьего класса, тот самый, что отказывался признать себя пленником, подходит к нам и показывает божью коровку, красненькую, с семью черными точками. Уже почти стемнело. — Какая красивая букашечка! — говорит Мария. — Не букашечка, а божья коровка, — поправляет ее мальчик. — Нет, букашка, — говорю я. — Не подаришь? — Еще чего, сами найдите. Я эту отнесу завтра в класс, нам учитель про нее все расскажет, а потом мы ее в музее поселим. А Джулио вот нашел кремень, из него можно огонь разжигать. — Серьезно? — Да, он там, среди гравия валялся, — говорит подошедший к нам Джулио. Он тоже учится в четвертом. — Я дома искры из него буду высекать. Он на минутку показывает нам свой кремень, не разрешив, конечно же, потрогать, и принимается копаться в земле вместе с парнишкой из третьего класса. Они строят замки и вулканы — точнее, везувии, как мы их обычно называем. Мы с Марией остаемся вдвоем и снова беремся за руки. В комнате у родителей наконец-то зажигают свет. — Эти букашки, они по руке ползают, а ты их даже не чувствуешь. — Ты в следующее воскресенье сюда придешь? — Не знаю, если мама меня возьмет. А ты? — Я тоже не знаю. Я чувствую что-то, но не очень понимаю, что. Мы серьезно смотрим друг на друга, а вокруг нас, совсем рядом, тихо и почти не разговаривая ходят другие дети. Уже совсем темно и не видно, во что они там играют. — Тебе было бы страшно остаться здесь на ночь одному? Ой, вон там звезда загорелась, ты видел? — Интересно, кто их зажигает? — Бог, конечно. Мне одна девочка из класса сказала, что она один раз забралась высоко-превысоко на гору, и оттуда можно было до звезд рукой прямо дотронуться. — А не обожжешься? — Нет, потому что у них не такой свет, как у свечки, например. А знаешь, если я посмотрю на звезды, а ты потом посмотришь мне в глаза, ты там тоже звезды увидишь. Она поднимает голову и смотрит на звезды. — Теперь посмотри мне в глаза. В глазах у нее и вправду было сияние, как от звезд. — А в моих тоже звезды видно? Она внимательно смотрит мне в глаза: — Очень даже много, — говорит она наконец. — А если ты их закроешь, звезды исчезнут. — Давай тогда будем сидеть, не закрывая глаз, тогда звезд в них будет много-много… И мы принимаемся смотреть на звезды, держась за руки, неподвижно, и даже сердца у нас потихоньку наполняются светом — тем самым светом, что тщетно пытаешься найти, когда становишься взрослым. Но тут волшебство заканчивается: — Мария! Нанни! Вы где? Уже поздно! Приходят наши мамы: — У вас руки совсем холодные… Ну-ка быстро домой, мы уже уходим! Мы с Марией не успеваем даже попрощаться: мамы растаскивают нас в разные стороны, и никто даже не замечает, никто не догадывается, что у нас полные глаза звезд и что сердца наши переполнены светом… В этом заколдованном саду вокруг нас образовался целый мир, где мы, как нам казалось, провели бесконечно много времени. Мы думали, что он никуда уже не исчезнет, но хватило всего-то одного голоса, чтобы разрушить волшебные чары. Вот так и во взрослой жизни: мы строим себе миры, наши собственные, наполняем глаза прекрасным, а сердца — надеждами и не думаем, совсем не думаем о конце… но достаточно бывает одного голоса, одного зова, и мы уходим от всего, навсегда… Понедельник. Снова в школу. Учитель выглядит посвежевшим, отдохнувшим, он полон новых сил, а мальчишки сидят спокойно за партами, и никто даже не разговаривает! Проводить урок в понедельник — сплошное удовольствие. — Вы занимались на выходных? Ну, в общем, не особо. — Джордани, ты где вчера был? Учителю вдруг стало любопытно узнать, как проводят выходные его ребята. Он вспоминает старый сад своего детства, когда он сам был в четвертом классе, и перед его глазами встает личико Марии и того противного мальчишки из третьего… — Да, ты, Джордани, — переспрашивает он, — вот ты, например, что вчера делал? |