Онлайн книга «Жестокий век»
|
– Сынок, ты не говори за всех моих сыновей, – мягко попросила Оэлун. – Ты говори о себе. – Хорошо, буду говорить о себе. Вчера попросил у него коня Халзана. Не дал. А сегодня на нем ездит джамухинский родич Хорчи. А у меня под седлом не конь – старая корова. – Ну к чему ты разогреваешь себя, сынок! Конь у тебя не так уж плох. Вспомни лучше время, когда и такого не было. – Мало что! Когда-то и меня самого на свете не было. – Ты груб, Хасар. И злость мешает тебе думать. Если Тэмуджин не будет приближать к себе людей и все раздаст своим – кто останется с нами? Посмотри на Тэмуджина. Он не носит шелковых халатов и дорогих украшений, все отдал своим товарищам. И все для того, чтобы укрепить наш улус. Или ты думаешь, что мы стали всесильными, что нам уже не грозят никакие беды? – Ничего я не думаю! А в его ханскую юрту больше не зайду. Если нужно, пусть ведут меня на веревке. Это позабавит его дружков и сильно укрепит наш улус. – Ах, сынок, сынок, какой же ты еще глупый! – с горечью сказала она, поправила воротник его запыленного халата. – Ваша ссора только умножит силу врагов и убавит число друзей. – Все равно не пойду к нему! Я решил… – Ну, раз решил – не ходи. К Тэмуджину пойду я. Скажу: «Мой сын нездоров, не может сидеть на коне. Я заменю его». Лицо Хасара вспыхнуло, он отвел свой взгляд. – Ну что ты, мама… – Сними пояс с мечом и дай мне! Сын попятился, круто, на одной ноге повернулся и пошел к юрте Тэмуджина. – Подожди. – Оэлун догнала его, взяла за руку. – Ты храбрый, сильный. Не будь строптивым, сынок. Возвращаясь с дальней дороги, проси у Тэмуджина новое дело и скачи опять. Не думай о пустяках, будь неутомим, я стану гордиться тобою. Она проводила его взглядом, вернулась к камню. Сидела в одиночестве, томимая тревожными предчувствиями. В этом взбаламученном, озлобленном завистью и застарелой враждой мире, видно, никогда не наступит успокоение. Когда сына поднимали на черном войлоке, она не могла сдержать слез. В этот момент ей казалось, что все мучения, страдания остались позади, наступает время благоденствия, простых, обыденных забот и неубывающей радости от сознания безопасности. Но люди принесли в улус ее сына семена раздоров, как приносит путник в юрту грязь на подошвах гутул. И в тишине временного успокоения вызревают эти семена, дают побеги, оплетают корнями души властолюбивых или своенравных, как ее Хасар. А из чужих улусов за ними недреманно смотрят враждебные глаза, ждут случая, чтобы все созданное растоптать копытами боевых коней, изрубить мечом, раскидать копьем. Хватит ли у Тэмуджина сил удержать в руках улус, сохранить его от алчности соседей, от зависти ближних? Мягкие сумерки опускались на землю. Ночные дозорные уезжали в степь. От реки двигалась повозка, запряженная одним конем. Медленно поворачивались тяжелые высокие колеса. Рядом с повозкой, подгоняя коня хворостиной, шагал высокий мужчина. Увидев Оэлун, он сбился с шага, торопливо перешел на другую сторону повозки. Она почему то сразу догадалась, кто это, пошла наперерез, остановила коня. – Ты почему здесь? Ты зачем пришел? С чем пришел? Чиледу почесал ногу о ногу, виновато сказал: – Я здесь давно. – Ты что-нибудь замыслил против моего сына? Она со страхом ждала ответа и не знала, что сделает, если Чиледу пришел в курень как враг. Он черканул хворостиной по земле, устало усмехнулся. – Не меня надо бояться твоему сыну. Я попал в плен к вашим воинам. – Это когда разбили меркитов? – Ага. Я не хотел встречи с тобой. Оэлун с облегчением вздохнула. – Ты можешь уехать к своим. Я дам тебе коня и седло. – Мне некуда ехать, Оэлун. Но ты не беспокойся, я не буду мешать тебе. – Ты где живешь? Что делаешь? – У Тайчу-Кури. Он делает стрелы. – Знаю. Это сын Хучу. Его отец погиб, защищая мой улус. Чиледу беспокойно оглянулся. – Я поеду, Оэлун. Хатун не к лицу говорить на дороге с рабом. Он ударил хворостиной коня. Повозка скрипнула, покатилась. Чиледу шагал, опустив широкие плечи. Длинные, давно не стриженные волосы свешивались на уши, на затылок. Оэлун медленно пошла к своей юрте. В душе была сосущая пустота. Подъехав к юрте, Чиледу распряг коня. К нему подбежал Олбор, бросился на руки. Чиледу подкинул его высоко над головой. Мальчик взвизгнул, дрыгнул ногами. – Еще! – Хватит с тебя и этого. – Чиледу опустил его на землю, погладил по голове. – Оба мы с тобой дети горя. – Ты не дети, – поправил его Олбор. – Ты – мой отец. Из юрты выглянула Каймиш. – Мы ждем тебя, Чиледу. Пора ужинать. В юрте горели жирники. При их свете Тайчу-Кури приклеивал к древкам оперение. В берестяной качалке ворочался сын Тайчу-Кури и Каймиш – Судуй. Каймиш сняла с котла деревянную крышку, отворачиваясь от облака пара, выложила куски мяса в корытце. – Тайчу-Кури, бросай работу. – Иду! – Тайчу-Кури отбросил со лба волосы, отвел руку с оперенной стрелой, улыбнулся. – Хорошо сделал. Молодец Тайчу-Кури. – Расхвастался! – притворно строго сказала Каймиш. – А что? Ты меня никогда не хвалишь. Чиледу – тоже. Что делать? Хвалю сам себя. Олбор, я делаю хорошие стрелы? Мальчик шмыгнул носом. – Хорошие. – Во! Всегда и всем так говори! – Тайчу-Кури поддернул рукава халата, наклонился над мясом, вкусно почмокал губами. – Джэлмэ прислал целое стегно. Любит меня Джэлмэ. Хан Тэмуджин тоже. Другие и сухого хурута не едят досыта, а у нас мясо. – Ну, хвастун! Ох, и хвастун! – сказала Каймиш. – Можно подумать, что мы каждый день мясом объедаемся. – Чего захотела – каждый день… Олбор, я не хвастун? – Нет. – Молодец! Ну и молодец! – Тайчу-Кури взял кость, выбил из нее на нож столбик студенистого мозга, протянул Олбору. – Вот тебе маленькая награда за хорошие слова. А твой отец делает плохие стрелы, да? Скажи «плохие», еще дам. Олбор поглядывал то на Тайчу-Кури, то на Чиледу, молчал. – Ну! Не хочешь? Тогда скажи, что эта тетя плохая тетя. – Она хорошая, – насупясь, сказал Олбор. – Отец хороший. Тайчу-Кури рассмеялся. – Ну, умница! Вот умница! Правильно, Олбор! Ты славный парень, Олбор! |