Онлайн книга «Брестские ворота»
|
– Вы, безусловно, правы, – согласился с собутыльниками гауптман. – Русские бегут от нас, как зайцы, и я предлагаю выпить за то, чтобы через месяц война закончилась, и мы бы отметили это в Москве! – Браво! За это стоит выпить! – дружными выкриками поддержали его офицеры и принялись разливать коньяк. И вдруг, едва компания успела опрокинуть рюмки, снаружи что-то произошло. Послышался какой-то шум, на который поначалу никто не обратил внимания, а потом уже наступившую ночную тишину разорвали несвязные выкрики, беспорядочная стрельба, и где-то совсем рядом, один за другим, грохнули три или четыре гранатных разрыва. Офицеры, хватаясь за оружие, повскакали из-за стола, но выйти никто не успел. Спущенный на ночь полог палатки рывком был отброшен в сторону, и возникший в проёме здоровенный русский солдат с автоматом в руках, зло гаркнул: – Руки вверх, сволота! Ошеломлённые внезапным появлением красноармейца немцы растерялись, и только адъютант, пьяно заорав: – Ах ты, унтерменш!.. – кинулся на автоматчика. Короткая очередь свалила хмельного храбреца на землю, а русский, неожиданно снизив голос, с какой-то неизмеримо страшной интонацией угрожающе произнёс: – Ну, суки, кто ещё на тот свет хочет?.. – и круглый срез ещё, казалось, дымившегося ствола ППД угрожающе повернулся в сторону попятившихся назад немцев, заставляя их безропотно поднять руки. Убедившись, что все сдаются, красноармеец кивком указал на выход: – Ком, заразы!.. Немцы поняли, что надо идти, лишь гауптман было заартачился, но тут же, громко взвизгнув, первым вылетел из палатки. – Вот так-то лучше… – пробурчал конвоир и, пряча острое шило, которым он только что ткнул в зад капитана, прикрикнул на остальных: – А ну, топайте! Пленные послушно выбрались наружу и на какой-то момент замерли. Вокруг творилось нечто невообразимое. Горели штабные автобусы и грузовики, криво торчали скособоченные взрывами палатки, а вокруг, добивая последних сопротивляющихся, стреляли невесть откуда взявшиеся красноармейцы. Конвоир подтолкнул ошарашенных немцев, и они пошли безропотно, подчинившись грозному русскому. Пленных и захваченные документы в русский штаб на трофейном грузовике отвёз сам командир совершившего дерзкий налёт разведбата. Комдив, которому разведчик выложил добычу, мельком заглянув в бумаги, подхватил всё, и чуть ли не бегом бросился к комкору. Генерал был у себя в палатке и не спал. Похоже было, что он вовсе не ложился. Едва увидев комдива, комкор, зная о предполагаемом рейде в немецкий тыл, встретил полковника возгласом: – Ну, как? – Вот!.. Комдив вывалил на стол принесённую пачку и, поспешно развернув испещрённую стрелами немецкую штабную карту, показал на неё обеими руками: – Смотрите сами!.. Генерал прижал рукой отогнувшийся край карты и, впившись в неё глазами, принялся внимательно изучать обозначения, а потом, подняв голову, посмотрел на комдива. – Так это же… На карте была нанесена вся группа «Центр», показаны направления наступления полевых армий и танковых групп. Указаны сроки достижения целей. Установлена задача – окружение Западного фронта. Оба высших командира прекрасно поняли значение захваченного документа, и им ничего не надо было объяснять. Для них эта карта была не что иное, как неопровержимое свидетельство того, что немцы наносят главный удар именно здесь. Словно ещё не веря в такую удачу, комкор спросил: – Как удалось? – Честно сказать, повезло, – комдив подтянулся и доложил: – Батальон вышел с вечера. Имел задание произвести глубокую разведку. Рассчитывали прихватить какую-нибудь часть на отдыхе и взять языка. – Что, и язык есть? – Да, – подтвердил комдив. – Восемь человек, из них три офицера. – А это откуда? – комкор показал на расстеленную карту. – Так они не просто часть захватили, а нашли штаб моторизованного корпуса и разгромили его! – Молодцы, ах молодцы… – похвалил комкор и взялся за трубку полевого телефона. – С кем есть связь? – быстро спросил комдив. – Восстановлена связь со штабом фронта, – сообщил комкор и, услыхав ответ, взволнованно кинул в трубку: – Докладывает третий. Нами разгромлен штаб немецкого корпуса. Захвачены документы… Пленные есть… Установлено главное: немцы наносят основной удар здесь… Карта есть…Так, будет сделано… Генерал положил трубку и уже спокойно сказал: – Приказано документы и пленных немедленно отправить в штаб фронта, там сейчас маршал. А у него прямая связь со Ставкой. – О-о-о, – покачал головой комдив. – Может, ещё раз глянем? Какое-то время оба командира ещё раз пристально изучали все пометки, но это занятие прервал зуммер полевого телефона. Комкор взял трубку. – Здесь третий… Так, понял… Выполняю… – Что, какие-то изменения? – забеспокоился комдив. – Да, нам приказано немедленно начать отход, – и генерал показал на карте направление… * * * Нарижняк понуро брёл в колонне военнопленных. Голова, повязанная грязной тряпкой, была ещё тяжёлой, но всё-таки пребывание в немецком «ревире» [35] пошло ему на пользу. Во всяком случае, в бараке он отлежался и сейчас шёл самостоятельно. Рядом с Семёном густой массой, во всю ширину полевой дороги, шагали такие же, как и он, бедолаги, при тех или иных обстоятельствах попавшие в плен. Куда их сейчас гнали конвоиры, никто не знал, и потому пленные строили всякие предположения. Слева от Нарижняка шёл молодой парень-украинец, вовсе не унывавший от своего бедственного положения, а наоборот, вслух строивший радужные планы: – Ось, сейчас нас доведуть до места, чем-то накормят и будем мы там все разом дожидаться… – Чего? – хмуро отозвался кто-то из шедших сзади. – Как чего? – удивился украинец. – Того, когда та война кончится и нас по домам отпустят. Опять же есть надо… – Ага, – на этот раз уже с насмешкой откликнулся тот же голос. – Что-то не похоже, что нас тут пирогами кормить собираются… Нарижняк вспомнил, какую баланду один раз в день ему давали в ревире, и подумал, что тот, кто сомневается, прав. Однако, несмотря на такое скептическое замечание, украинец не унывал. – Ничего… Сначала, може, погано будет, а зато як до дому прийдемо, то вже наедимся. Я б, например, сейчас холодця бы сьел… – А сала уже не хочешь? – полуобернувшись, кинул украинцу шедший впереди военнопленный, заросший щетиной так, что определить его возраст было невозможно. |