Онлайн книга «Медовый месяц в улье»
– Ах вот вы где, миссис Раддл! Вы не видели Бантера? Пусть он отвезет нас с вами домой и вернется за его светлостью, а то мы останемся без ланча. Я просто умираю с голоду. Что за нахальные, надоедливые люди эти газетчики! – Что правда то правда, м’леди. Я с ихней братией и знаться не желаю! Она вскинула голову, отчего гагатовые украшения на ее шляпке зазвенели, и забралась в машину вслед за хозяйкой. Сидя посреди этого великолепия, она сама почувствовала себя кинозвездой. Надо же, репортеры! Когда машина тронулась, щелкнули шесть фотоаппаратов. – Ну, теперь вы попадете во все газеты, – сказала Гарриет. – Надо думать! – ответила миссис Раддл. – Питер. – Мадам? – Как странно, что возникло это предположение про миссис Селлон – после того, что мы с тобой тогда придумали. – Деревенская матрона вместо деревенской девы. Да, очень странно. – Ты думаешь, в этом может что-то быть? – Как знать. – Ты ведь несерьезно это сказал тогда? – Я всегда стараюсь городить ахинею, в которую точно никто не поверит. Никогда не получается. Хочешь еще котлетку? – Хочу, спасибо. Бантер стряпает как домашний ангел. Кажется, Селлон на удивление хорошо справился с допросом. – Нет ничего лучше, чем говорить чистую формальную правду – и не более. Должно быть, Кирк его натаскал. Интересно, был ли Кирк… нет, к черту! Мне это неинтересно. Не желаю беспокоиться обо всех этих людях. В этот медовый месяц нам поразительно не хватает времени друг для друга. И кстати, викарий хочет видеть нас сегодня вечером. Он устраивает прием. Будет херес. – Прием? Херес? Боже милостивый! – Херес предоставит он, а состоится ли прием, зависит от нас. Его жена будет страшно рада нас видеть и просит извинения, что не зашла сама – днем у нее Женский институт [215] . – Думаешь, надо пойти? – Думаю, мы должны. Наш пример вдохновил его ввести моду на херес, он специально посылал за бутылкой. Гарриет испуганно смотрела на мужа: – Куда? – В лучшую пэгфордскую гостиницу… Я с благодарностью принял приглашение от нас обоих. Не надо было? – Питер, ты ненормальный. У мужчин не бывает настолько развито чувство общественного долга. Гостиничный херес в доме викария! Заурядные, порядочные мужи будут сплетничать и хвастать, пока жены не растащат их по домам на арканах. Уж это не может тебе понравиться. Ты же не захочешь надевать крахмальную сорочку? – А им будет приятно, если я ее надену? Думаю, да. К тому же ты хотела показать мне какое-то новое платье. – Ты слишком хорош для этого мира… Конечно, пойдем, выпьем их херес, и будь что будет. Но до вечера мы можем побыть эгоистами и пошалить? – Как именно? – Поедем куда-нибудь вдвоем. – Поедем, три тысячи чертей!.. Это и есть твое представление о счастье? – Признаю глубину своего падения. Не топчи поверженную женщину. Попробуй этих… не знаю чего – этих бантеровских штучек. Выглядят изумительно. – Насколько эгоистично мне позволено пошалить? Можно ехать быстро?.. То есть очень быстро? Гарриет подавила дрожь. Она любила водить и даже ездить пассажиром, но на скорости выше семидесяти миль в час у нее начинало сводить живот. Что ж, брак – это компромисс. – Да, можно очень быстро, если хочешь. – Это ты слишком хороша для этого мира! – И слишком хороша, чтобы умереть… Но если очень быстро, то, значит, по шоссе. – Верно. Ну, едем очень быстро по шоссе, и дело с концом. Пытка длилась только до Грейт-Пэгфорда. К счастью, им не повстречалось ни одной заблудшей овцы суперинтенданта Кирка, припаркованной на углу, зато на выезде они пронеслись мимо такси с Фрэнком Крачли за рулем, который проводил их изумленным и восхищенным взглядом. Миновав полицейский участок на скромных разрешенных тридцати милях, они взяли западнее и свернули на проселок. Гарриет, затаившая дыхание еще в Пэгглхэме, наконец вдохнула и заметила спокойным уверенным голосом, что сегодня прекрасный день для прогулки. – Правда? А дорога тебе понравилась? – Очень. Столько поворотов! – с жаром сказала она. Он рассмеялся: – Prière de ne pas brutaliser la machine [216] . И чем я только думал – видит бог, я и сам много чего боюсь. Я, видимо, весь в отца. Он был старой школы: либо сам прыгай через барьер, либо получи кнута и никаких глупостей. Это работало – до известной степени. Учишься притворяться, что не боишься, а потом расплачиваешься ночными кошмарами. – По тебе этого не скажешь. – Ты меня скоро разоблачишь, я уверен. Вот скорости я не боюсь – поэтому так люблю рисоваться. Но даю слово, сегодня больше не буду. Он позволил спидометру упасть до 25, и они в молчании потащились по улочкам куда глаза глядят. Примерно в тридцати милях от дома им попалась деревушка – старая, с новой церковью и прудом по сторонам аккуратной лужайки. Все это лепилось к подножию небольшого холма. Напротив церкви узкая скверная дорога поднималась к вершине. – Давай туда поднимемся, – сказала Гарриет, когда Питер потребовал распоряжений. – Кажется, с холма хороший вид. Машина свернула и стала лениво взбираться по холму между живых изгородей, уже тронутых осенью. Слева внизу простиралась прелестная сельская Англия – зеленая, коричневая, с окруженными лесом полями, спускавшимися к речке, которая мирно мерцала под октябрьским солнышком. Тут и там среди пастбищ виднелись светлые проплешины стерни, а над деревьями плыл синий дым, поднимавшийся из красных труб фермерского дома. Справа у изгиба дороги стояла разрушенная церковь – от нее остались только паперть и заалтарная арка. Остальной камень, несомненно, пошел на строительство новой церкви в центре деревни. Однако за осиротевшими могилами с древними плитами кто-то тщательно ухаживал, а внутри церковной ограды был разбит палисадник с цветочными клумбами, солнечными часами и деревянной скамейкой, где можно было посидеть и насладиться видом. Питер вдруг вскрикнул и затормозил на краю лужайки. – Чтоб я пропал, если это не наша труба! – По-моему, ты прав, – протянула Гарриет, разглядывая солнечные часы, чья колонна и впрямь поразительно походила на “тудоровскую трубу”. Вслед за Питером она вышла из машины и прошла через ворота. При близком рассмотрении солнечные часы оказались сборищем разномастных элементов: циферблат и гномон были старинные, вместо основания лежал жернов, а колонна отзывалась на стук гулкой пустотой. |