Онлайн книга «Дом с химерами»
|
– Да, наверное. Голос? Нормально… – сказал он неуверенно, быстро взглядывая на меня и тут же отводя глаза. – Глеб, что случилось? – Понимаете, я даже не знаю, как сказать… Вчера весь день в «Приюте» были гости, сочиняли планы спасения тонущего, привлечения общественности, вплоть до скандала, шествий в костюмах и пикетов. Одним словом, шум, гам, толпа. Были все наши и двое новеньких: философ Федор Алексеев – нестандартный персонаж с очень странными идеями, и еще один человек из музея, это он написал статью… – Евгений Гусев? – Вы с ним знакомы? – Знакома. И что же вы решили? – Попытаться отбить «Приют» для Молодежного. Можно даже разделить его с музеем этнографии. Нужны деньги, и нужно, чтобы горожане возмутились. У вас есть влиятельные знакомые? Понимаете, большинство будет за аквапарк, народу в театр сейчас ходит немного, а тут крутая развлекаловка. В столице ходят, а здесь не очень. Не уверен, что получится. Да и власти захотят аквапарк – это живые деньги. – У меня есть знакомый журналист, Леша Добродеев, я попрошу его дать материал о спасении «Приюта». Сначала Гусев, теперь Добродеев. Нужно ввязаться, а там посмотрим. А деньги… – Я вдруг представила себе, как обращаюсь за помощью к Ситникову… – Нужно подумать. Я считаю, прекрасная идея. Мы помолчали. Мне казалось, что он не решается что-то сказать. – Ляля Бо – это актриса, ее настоящее имя Ирина Евстигнеева, – начал он, – придумала, что в доме живет привидение Амалии Шобер, которая покончила жизнь самоубийством… Я улыбнулась. – Амалия Шобер? Женщину, кажется, там никто еще не видел. – Ну я рассказал ей, что… Понимаете, Катя, от всех этих разговоров у меня уже крыша едет. А у нее воображение работает, как у всякой женщины, да еще и актриса. Вот она и придумала эту Амалию. А дело в том… Понимаете, я, кажется, видел на втором этаже человека… женщину. – Вы уверены? – В том-то и дело, что нет! – воскликнул он с досадой. – Вы же понимаете, приходят Виталя, Жабик, теперь еще и Арик и другие, причем не с пустыми руками. «Приют» стал вроде острова свободы, все дозволено. Другими словами, все лакают, как не в себя. Виталя вообще решил туда переселиться, говорит, все надоело, какой-то мертвый сезон по жизни, а тут хоть что-то происходит. И в таком размазанном состоянии я ее и увидел… В конце коридора, высокая, тонкая, на фоне окна – там в торце круглое оконце. И почти темно. А утром я ничего и не вспомнил бы, но осталось чувство оторопи, и еще я зачем-то подпер ручку двери спинкой стула. Зачем-то я это проделал, правда? – Он смотрел на меня сумасшедшими глазами, в них были надежда и тревога. Оказывается, все гораздо хуже, чем я предполагала. Алкоголик с паранойей, кроме того, были проблемы раньше, он сам говорил. Называется «рецидив». Я неуверенно смотрела на него; он, дернув кадыком, сглотнул. – Глеб, еще что-нибудь? – спросила я наобум. – Да! Она приходила сегодня ночью! – выпалил он, решившись. – Вот! – Он сунул руку в карман джинсов. – Что это? – спросила я, рассматривая серый комочек ткани на столе. – Это ее носовой платок. Там еще вышита буква А, то есть Амалия Шобер. Нет, необязательно Амалия, это может быть любое имя на А. Ляля Бо как оракул… Или ведьма. Я всегда знал, что все женщины немного ведьмы. – Она что-нибудь сказала? – Я проигнорировала замечание насчет ведьм. – Она просила меня уйти из «Приюта», потому что там смерть. Она несколько раз повторила: «Уходите!» – А… какая она? – Высокая, в длинном платье, с длинными волосами. И лицо у нее переливалось искорками. Она была сиреневая! – Его глаза лихорадочно блестели; он вцепился побелевшими пальцами в край стола. – Переливалось? Что значит переливалось? – Ее лицо было трудно рассмотреть, и оно действительно переливалось. И искорки пробегали… Как на новогодней елке. Еще я запомнил запах. «Серы?» – хотела спросить я, но удержалась. – Нежный, тонкий, каких-то цветов… – И вы решили уйти оттуда? – Я просто не знала, что думать. Мелькнула мысль позвонить режиссеру и сказать, что Глеб совсем плох. – Я хотел уйти, но… теперь передумал. Спасибо, Катя! – За что? – не поняла я. – За понимание. Я вижу, вы мне верите. Знаете, как важно, когда тебе верят? Спасибо! Это было не совсем так, вернее, это было совсем не так, но я промолчала. Не знала, что сказать. Желание позвонить режиссеру крепло с каждой секундой. – То есть вы оттуда не уходите? Глеб, если хотите… – Я запнулась. – Если хотите, можно ко мне, у меня комната свободная, и денег брать я с вас не буду, честное слово! – Последняя фраза – неуклюжая шутка, маскирующая неловкость. Он рассмеялся, пристально разглядывая меня своими синими глазами. – Заманчиво, но… нет! Меня ждут в «Приюте». Я понял, Катя. Я все теперь понял. Он легко поднялся, бросил на стол несколько смятых купюр, клюнул меня в щеку и вылетел из «Детинца». Я снова осталась одна – смущенная и недоумевающая. * * * А Глеб Кочубей полетел в «Приют»… Он добрался туда на закате, чувствуя себя измученным физически и духовно, упал на продавленную кровать в своей келье и благополучно проспал до позднего вечера. Возможно, он проспал бы до следующего утра, но его разбудил громкий стук в дверь, а потом и камешек, звякнувший об оконное стекло. Глеб открыл глаза, с улыбкой обвел взглядом свое бедное жилище. Ему уже казалось странным, что еще несколько часов назад он был так напуган, что хотел сбежать отсюда… Стук в дверь повторился. Глеб слетел с кровати, схватил фонарик и побежал вниз. Загремел ключом и посторонился, пропуская позднего гостя. – Извини, старик, что поздно, – сказал тот. – Можно? Тоскливо стало одному. Ты не замечал, что дом притягивает? Привидения привидениями, а ведь тянет. Правда, я в них не верю. Это страшилки для женщин. Да и то не для всех. Женщины сейчас… – Он замялся, подбирая слово. – Воины! Помню один, итальянский кажется, фильм, там герой называл свою жену воином. Говорил: «Всю жизнь с воином, как на войне!» Они теперь воины, мой друг. А привидения остались в старых сказках, и нет ни единого достоверного живого свидетеля. Увы. …Они хорошо сидели. Глеб на своей продавленной кровати, его собеседник на табурете напротив. Он оказался своим в доску, несмотря на некоторый душок академизма, так сказать, и очень правильную речь – так сейчас уже не говорят даже дикторы Центрального телевидения. И коньячок «Хеннесси», который он принес, тоже был хорош. Они рассуждали о женщинах, музыке, театре; они снова обсудили историю дома и коснулись привидений и сверхъестественного… Глебу было хорошо. Его распирало желание рассказать своему гостю про Амалию Шобер, но он крепился. Только намекнул, не удержался, что в семье Шоберов были, наверное, красивые женщины, и одну из них непременно звали Амалия. Красивое имя для красивой женщины… |