Онлайн книга «Соленый ветер»
– Мы прибываем, – раздался в коридоре голос стюарда, – не забывайте свои вещи. Я выглянула в иллюминатор. Сквозь туманную дымку вдалеке виднелся порт Гавр. Несколько часов на поезде – и я в Париже. Сердце переполнили сомнения. Что я здесь делаю? Прошел год. Очень длинный год. Бегу за мечтой, которая давно умерла? Я взяла сумку и прогнала мысли прочь. Я уже здесь, отступать поздно. * * * Я стояла посреди бульвара Сен-Жермен и смотрела на каменное здание впереди – величественное, с маленькими балконами, заставленными цветочными горшками. В окнах горели свечи. Интересно, как жила Мэри во время оккупации и чем продолжилась история с Эдвардом? Письмо все изменило? Он ее вернул? Их ждал счастливый финал? Было уже поздно, около десяти, но было приятно смотреть на горожан, сидящих в кафе, и влюбленных, гуляющих, взявшись за руки. Но свидетельства ужаса, пережитого городом, еще остались. Возле мусорного контейнера валялся изрезанный, наполовину сожженный нацистский флаг. Зеленый навес пекарни через дорогу почернел от пожара, в одном из окон не было стекла. Желтая звезда Давида болталась на двери. Я зашла в дом Мэри, отыскала нужную квартиру и тихо постучала. Вскоре послышались шаги, щелкнул замок. – Анна! – воскликнула Мэри. – Ты приехала! Я обняла старую подругу со слезами на глазах. – Ущипни меня. Сама не верю, что я здесь. – Ты, должно быть, устала. Я глубоко вздохнула. – Мэри, скажи мне, как Уэстри? Ты его видела? Он… Мэри опустила взгляд. – Я не была в больнице несколько дней, – тихо ответила она. – Но, Анна, ранения серьезные. Он буквально изрешечен пулями. У меня перехватило дыхание. – Я не могу потерять его, Мэри. Старая подруга заключила меня в объятия. – Пойдем, тебе надо отдохнуть. Прибереги слезы на завтра. Я последовала за Мэри. Она включила две лампы и усадила меня на диван с золотой отделкой. – Красивый дом, – пробормотала я, продолжая думать о Уэстри. Мэри пожала плечами. Она смотрелась здесь как-то неуместно, словно школьница в вечернем наряде матери. – Я тут долго не пробуду, – сказала она, не вдаваясь в детали. – Хочешь сэндвич? Круассан? Я глянула на ее левую руку. На безымянном пальце не было кольца. Я инстинктивно прикрыла правой рукой свое бриллиантовое кольцо, вспомнив, как спрятала его на острове. – Нет, спасибо. Мэри очень изменилась. Но чем? Все те же рыжеватые волосы, та же прическа. Та же улыбка, те же неровные зубы. Но глаза… Да, изменились глаза. Они стали грустными, и мне не терпелось узнать причину этой глубокой грусти. – А что Эдвард? – Имя эхом прозвучало в ночном воздухе, и я в ту же секунду пожалела о сказанном. – Эдварда нет, – безучастно промолвила она, глядя в окно на сверкающие огни Парижа и Сену вдалеке. – Больше нет. Послушай, мне не хочется об этом говорить, если ты не против. Я быстро кивнула: – Представить не могу, что тебе пришлось пережить во время оккупации. Мэри провела рукой по волосам. – Просто ужас, Анна. Мне повезло, что я, американка, все еще здесь. Во многом помог французский, я учила его в колледже. Документы, которые Эдвард… – Она запнулась, словно упоминание его имени ее ранило. – Он сделал все необходимые бумаги. Удивительно, что меня не схватили, ведь я участвовала в Сопротивлении. – Мэри, как страшно… Ты такая храбрая. – Нацисты проводили чистки. Стоило что-то не так сказать или сделать, тебя сразу отправляли на допрос. Выселяли бедные еврейские семьи. – Она остановилась, указывая на дверь: – В этом доме жили три семьи. В соседней квартире – четыре человека. Мы пытались их спасти, но опоздали. Не знаю, вернутся ли они когда-нибудь… – Ах, Мэри… Она встряхнула головой, словно отгоняя воспоминания – возможно, слишком болезненные, – и достала носовой платок. – Прости. Я думала, что смогу тебе все рассказать, но боюсь, это слишком тяжело… Я взяла ее за руку, заметила маленький розовый шрам и сразу вспомнила Бора-Бора. – Пожалуйста, – сказала я, – давай не будем говорить о прошлом. – Боюсь, оно меня никогда не оставит, – вздохнула Мэри. Я попыталась сказать что-то хорошее: – Но город спасен. – Да, и это чудо. Мы думали, что его сожгут вместе с нами. – Мэри, – осторожно начала я, – как ты здесь оказалась? Из-за письма, что я дала тебе перед отъездом с острова? – Если бы ответ был так прост… Нет, зря я сюда приехала. На мгновение я пожалела, что отдала письмо и не уберегла Мэри от этих страданий. Но иначе она бы не оказалась в Париже. Не нашла Уэстри. Не позвонила. Я изумилась, как переплетались наши истории, надеясь, что всех все-таки ждет счастливый финал. – Куда теперь? – спросила я, внимательно вглядываясь в ее лицо, надеясь увидеть улыбку или свет в глазах, хоть какой-нибудь признак надежды. Но Мэри мрачно посмотрела в окно: – Пока не решила. За окном блестели огни, и мне стало легче при мысли о том, что где-то там, в этом городе, – Уэстри. – Ты пойдешь завтра со мной в больницу? Я ужасно нервничаю перед встречей, после… После стольких месяцев. На мгновение взгляд Мэри прояснился. – Конечно, пойду. Знаешь, Стелла тоже здесь. – Правда? – Да, с прошлого месяца. – А Уилл? – Тоже. У них скоро свадьба. – Чудесно. Буду рада ее увидеть. – Несколько дней назад они отправились на юг. Она огорчится, что вы разминулись. – Во сколько нам завтра выходить? – Посещения начинаются в девять. Возьмем такси. Твоя комната прямо по коридору – вторая дверь налево. Ты, наверное, устала. Иди, отдохни. – Спасибо, Мэри, – сказала я и взяла сумку. Прежде чем отправиться в спальню, я еще раз оглядела гостиную. Мэри неподвижно сидела на диване, опустив руки на колени и глядя на Сену и сияние освобожденного Парижа. Я почувствовала – здесь, в этих стенах, что-то произошло. Что-то трагическое. * * * Вдали показался Американский госпиталь, и я сжала руку Мэри, глядя на огромный фасад. Солнечная погода не смягчила вид сурового здания. Я повернулась к Мэри: – Почему оно такое… – Враждебное? – Да. – До освобождения здесь творились страшные вещи. Мэри рассказала, что двенадцатиэтажное здание, некогда больница Бьежон, самая большая в Париже, было захвачено нацистами. После освобождения генерал-майор Пол Хоули, хирург, очистил здание от оборудования, которое нацисты использовали для жестоких экспериментов над людьми, в основном – поляками и евреями. Теперь на верхнем этаже нарисовали красный крест, но мне показалось, он скорее походил на бомбардировщик. |