Онлайн книга «Механическое сердце. Черный принц»
|
Люта молчит. И ему сказать нечего. Но молчание угнетает. – Ты не замерзла? Поверх платья – соболиное манто, слишком тяжелое и солидное, чтобы принадлежать Люте. Мех переливается в свете бумажных фонариков, которыми украшен сад. – Нет. Люта трогает соболей, и лицо ее оживает, появляется выражение… брезгливое? Раздраженное. – Мы можем вернуться. – Как хочешь. Ей все равно. Она обижена на Кейрена, который вернул ее домой. Она ведь уговаривала поспособствовать побегу, помочь ей добраться до Перевала, а там она сама справится. Домашняя девочка. Справится… и бесполезно рассказывать о том, что мир, тот самый, который виделся Люте прекрасным и незнакомым, вовсе не так уж добр, а к слабым и беспощаден. Ей побег представлялся приключением, а Кейрен… врагом? Но возвращаться желания нет. Душно в доме. Тяжело. Ощущение такое, будто шейный платок горло пережал и каждый вдох дается с боем. Но Кейрен дышит, и… кажется, он тоже – заводная кукла. – Тебе нравится зима? Беседка и деревянная решетка, выбеленная снегом. Внутри – сумрак, который странным образом разжимает узел, позволяя дышать нормально. Кейрен спешит, точно боится, что эта подаренная свобода вот-вот закончится. Пахнет деревом. И землей, смерзшейся, скрытой подо льдом. Немного металлом… тальком и воском, которым укладывали волосы Люты. – Ты доволен, да? – Она трогает башню из локонов и кривится, того и гляди расплачется. – Нет. – Ты… – Все-таки всхлипывает и забивается в угол беседки, заворачивается в соболей так, что наружу лишь кончик носа торчит. – Равнодушная скотина, вот кто ты… – Леди таких слов не употребляют. – А я употребляю, – голос дрожит, и Люта сдерживается с трудом. И уже не сдерживается, плачет, тихо всхлипывая и вытирая глаза кулачком. И надо бы утешить, но Кейрен сидит, смотрит на руки… …Таннис осталась одна. Она дождется. Наверное… она молчала, когда Кейрен уходил. И улыбалась. И коснулась нежно, словно прощаясь. Показалось. Кейрен просто слишком боится ее потерять. – Что тебе стоило помочь? Ты же… теперь мы все будем несчастны… ты… – В прошлом месяце я вел одно дело. Убийство. Девушка сбежала из дома. С женихом, – говорить о таком тяжело, вспоминать тяжело. То дело запомнилось затяжными дождями и листьями, прилипшими к телу. Алебастровой кожей на желто-багряном кленовом ковре, светлыми волосами, что рассыпались, уходя в этот ковер, словно корни. И безглазым изуродованным лицом. Спасала Таннис. Ей Кейрен рассказывал и об этой девушке, которая долгое время оставалась безымянной. И о родителях ее, облаченных в черный креп, словно заранее пребывающих в трауре. В их доме было много крестов и свечей, а сами они глядели на Кейрена с презрением. И требовали передать дело другому. Человеку. – Он помог ей сбежать, заодно обокрав родителей… …огромная сумма в полторы сотни фунтов и ложечки с нефритовыми ручками. – А потом убил. – За что? – Люта перестала всхлипывать. – Сказал, что она начала его упрекать… всего-то неделю вместе прожили. Он любил выпить, вот и не сдержался. Один раз по лицу ударил… кочергой. В руках была. Люта зажала рот руками. – Было еще одно дело, правда, не с убийством. Сводня покупала красивых молодых девушек, выписывала из деревни, представлялась хозяйкой и обещала устроить в приличный дом на работу… Грязь, с которой Таннис была знакома не понаслышке. И утешала, стирая эту грязь руками. Слушала, молчала, перебирала волосы, и Кейрену становилось легче. – Или вот еще одно… самоубийство. Девушка осталась одна, без денег и мужа, но беременная. И она не нашла ничего лучше, как сигануть с моста… – Зачем ты мне это рассказываешь? Люта уже не плакала, сжимала кулачки, смотрела едва ли не с ненавистью. – Затем, чтобы ты поняла. Бежать опасно. – Я… – Слишком умна, чтобы позволить себя обмануть? Ты думаешь, кто-то из этих девушек считал себя дурой? Злится. Лучше так, чем равнодушное молчание. – Конечно, ты думаешь, что отличаешься от прочих. Ты ведь статью написала, и тебя приглашали работать… куда там, я не запомнил, прости. Фыркнула. Да, для нее Кейрен слишком глуп и прост. Он и сам себя таким ощущает, потому как представления не имеет ни об архитектонике контуров переноса, ни о полях и их взаимодействии. Обыкновенный следователь. – Но реальную жизнь в формулы не запихнешь. Знаешь, сколько заявлений о пропаже людей мы получаем ежемесячно? Три-четыре сотни. Из них две трети – о молодых дурочках, которые, как выяснилось, решили сбежать, поискать лучшей жизни. – Ты считаешь, я дурочка? – холодным звенящим голосом поинтересовалась Люта. – Я считаю, что ты… недооценила опасность. Мы не находим и половины этих девочек. А из тех, которых находим, лишь треть и вправду замужем и счастливы. Кстати, эти-то и дают родителям знать о том, что живы. И Люта, я не хочу брать на себя ответственность за твою жизнь и здоровье. Сложно. С ней. С мамой, со всеми вдруг и сразу. – И, по-твоему, что нам делать? – То, чего от нас ждут. – Кейрен все-таки сел. Обындевевшая скамья, и тонкий налет инея остается на пальцах, которые – удивительное дело – не ощущают холода. – В этом наш долг перед родом. Здесь и сейчас слова эти звучат натянуто, лживо. Долг? И Люта, уловив его мысли, спешит добить: – Какой долг? – Обыкновенный. – Если смотреть не на нее, но на снег, станет легче. Белые хлопья, крупные, мягкие, пляшут в воздухе. – Дом, в котором ты живешь, принадлежит роду. Одежда, которую ты носишь, твои драгоценности и книги, сама возможность твоя заниматься делом, которое тебе нравится… впрочем, ты женщина, с тебя спрос иной. Вскинулась, но промолчала. И затянувшееся молчание было неудобным. С Таннис иначе. Она могла молчать, но все равно Кейрен понимал ее. Или она его, и… и это ровным счетом ничего не значит. Отец прав, нельзя просто отвернуться. Уйти. А ведь подмывает. Райдо бы понял. И принял. И, наверное, сказал бы, что Кейрен прав… или не сказал бы, но точно не стал бы попрекать. – Если хочешь, – Люта первой нарушила молчание, – вернемся. Ты, наверное, замерз. Замерз, но возвращаться желания по-прежнему нет. |