Онлайн книга «Фомка-разбойник»
Некоторое время мы шли прямо на темную полосу. Потом повернули, пошли вдоль. Еще раз повернули, в другую сторону, пошли наискосок к земле. Стал виден плоский высокий берег. Под ним выросла точка. Она разрослась, превратилась в кучку маленьких домиков – поселок. Мы то приближаемся к нему, то направляемся мимо, то начинаем удаляться, – и опять поворачиваем. Штопором подходим к берегу. С бортов беспрерывно выкрикивают глубину. Уже видны рыбницы у берега, с десяток чёрных лодок кругом них. Видны отдельные домишки. Но вот что это справа от них – пестрые треугольники? Чумы! Это же самоедские чумы! Для меня неожиданно, что они – пестрые: черными, желтыми, серыми, коричневыми шашечками. Тоненько лают собаки. Черные фигурки людей суетятся у берега, входят в воду. Идут по воде, приближаются к нам по воде. – Хэ-хэ! – бормочет кто-то у меня за спиной. Оборачиваюсь – Валентин. – Ты чего? – Хэ, говорю, добрались-таки до Хэ, увидали самоедов. «Гусихин» остановился метров за триста от берега. К нему сейчас же прилипли лодки. И через минуту на палубе появились люди без шеи, с тюленьими маленькими гладкими головами и бескрылые, как пингвины. Раз! – человек-пингвин откидывает оболочку головы на спину – и настоящая человеческая голова поворачивает ко мне свое настоящее человеческое лицо. Что за любопытные глаза! Они прошивают насквозь, быстро и многократно, как игла швейной машины. Пингвинье крылышко поднимается, и человеческая рука доверчиво тянется к моей. – Здрастуй? – Здравствуй. Крепкое рукопожатие. Он щупает материю моей охотничьей куртки. – Терпит? Я не совсем понял, но улыбаюсь, отвечаю: – Терпит! Мы стоим друг против друга – совсем разные люди, – с любопытством и удивлением глядим друг на друга, и вдруг оба смущаемся. Он что-то быстро заговорил на своем языке. Я не понял. Я сказал ему несколько фраз по-русски. Он не понял. Засмеялся – как дверь распахнул на солнце, потоптался на месте, чисто сказал: – Понимать не терпит! И отошел. – Торопись! – крикнул мне Валентин из каюты. – Лодка сейчас отваливает. Мы запаслись патронами, взяли ружья и сели в большую лодку. Лодка не дошла до берега метров сто – и стала. Вместе с другими мы побрели по воде до сухого песка. Женщины и те из пассажиров, на ком не было высоких сапог, ехали на берег на наших спинах. Глава девятая
Люди Самоедь ездят на оленях и питаются рыбами. Летопись Брунгилъда и Зигфрид. – Швейные машинки Зингера. – За невидимой стеной. – Кормлёнки. – В чуме. – Олени и жизнь Юро. – Стовосьмидесятилетний человек. – Чернолапенький. – Пятилетний охотник. – Гости из тундры. – Собачий вопрос. – Салмы и стукалки. – Кочетов философствует. Неприступный замок стеной огня отделен от мира. В замке – Брунгильда, валькирия [33] . Она ни жива ни мертва: закованная в холодные латы, она спит долгим сном Спящей красавицы, сном тысячелетий. Кто – смелый – пройдет сквозь огненную стену? Кто вернет миру оцепенелую жизнь? Зигфрид, жизнерадостный золотоволосый герой Нибелунгов, отважно ринулся в огонь. * * * В чистой и теплой избе при неверном свете ночника неожиданно встали передо мной эти два образа народной фантазии далекого народа: Брунгильда, Зигфрид. Я удивился: откуда они здесь, на Конце Земли? Чем напомнило прекрасную и пламенную сказку все то, на что я здесь нагляделся за день? Здесь, за Полярным кругом? Я не понял тогда. Принялся за дневник. * * * Утром мы вышли из воды на плоский песчаный берег и сразу почувствовали необычайное. Огромная пустота вокруг казалась значительнее всего, на чем останавливался глаз. Нас обдавал холодный ветер, невидимо мчался куда-то, а небо было совершенно неподвижно, ни одно облако не проходило по нему. – Идемте, – приветливо говорит легкий сухолицый человек. Он приехал с нами в лодке. – У меня тут родственник. Оставим вещички и пройдем в чумы. – Знакомься, – говорит Валентин, – Якимыч, заведующий факторией Госторга, охотник. Перед нами под увалом раскинулся не маленький поселок. Вместительные, крепкие сибирские избы. Два-три строения, крытые красным железом, напоминают о городе. С десяток мужчин в суконных гусях [34] на берегу. Ни одной женщины. Редкие нелюбопытные прохожие на коротеньких улицах едва взглядывают на нас. – Зырянский поселок, – говорит Якимыч. – Русские тут только летом, к зиме почти все съезжают. Он ведет нас в чистую просторную избу. Приветливая пожилая хозяйка, суетливый, с володимирским говорком хозяин, две швейных машинки Зингера в горнице: Кочетов – хозяин – портной. Сразу позабылся Конец Земли, пропала простота. – Беседуйте, – приглашает хозяйка так просто, точно мы вчера только здесь были. – Я сейчас самоварчик… * * * А в нескольких шагах – самоедское становище. Чумы возвышаются пестрыми конусами. Они по-летнему крыты нюгами – большими кусками бересты, где почти белой, где желтой, коричневой или совсем черной от копоти. Над срезанной верхушкой – колючий венчик из тонких кончиков шестов. Позади каждого чума, как клеть при избе, – нагруженная нарта, крытая шкурами, увязанная ремнями. Там – кладовая кочевников: оленьи шкуры – крыть чумы зимой, меховая зимняя одежда. Мы вошли в становище, как в заколдованное царство: нигде ни человека, все неподвижно, собаки свернулись, спят в заветерках. Рядом ступаешь, а они даже головы не поднимут. – Осторожней!.. – говорит Якимыч. – Человека раздавите. Он показывает на пушистый клубок у меня под ногами, смеется. Смотрю: собаки. Одна – поменьше – притулилась к другой – большой, очень лохматой. Спят. |