Онлайн книга «Фомка-разбойник»
Ах, да! Я про нее и забыл сказать. Оно и понятно: сидит и молчит. Она частенько к Марьюшке наезжала. Слезет с коня – они тут все женщины верхом ездят – и в избу. В избе на лавку сядет, сидит и молчит, трубку сосет. Марьюшка ее чаем поит. Чай с маслом: так ей вкусней кажется. Целый самовар хакаска выпивает – и ничего. Сидит – даже серьги в ушах не шелохнутся. А серьги у нее замечательные: сперва веревочка, потом из проволоки кольцо, потом бомбошка какая-то, потом полтинник серебряный. Чуть колыхнись – звякнет. Марьюшка-то перед ней разливается и о том и о сем, про нас все выложила: зачем приехали, да откуда, да что делать задумали. Хакаска трубочку свою потягивает, глядит на нас, а сама – как памятник. Лицо неподвижное, узкие глаза прищурены, как от дыма, в уголках – морщинки. Марьюшка все ее хвалила: умная, говорит, женщина, справедливая. Так вот: сказала хакаска Марьюшке свое непонятное слово и вышла из избы. – Чего это она? – спрашиваю у Марьюшки. – Да так… Еще, поди, обидитесь… – Ну, говори, говори! – Да, по-нашему сказать, дурак, говорит, дурака высидел. Плюнул тут я с досады. Да ну, думаю, стоит внимание обращать! Надо за дело приниматься. В тот день набили мы с Ван Ванычем маленьких патрончиков, чтобы пороху да дроби много не тратить: емуранку-то пустяк убить – трех дробинок хватит. А утром отправились в степь. Ван Ваныч к одной норке стал, я – к другой. Надо сказать, издали видели мы, как эти емуранки у своих норок столбиками стоят, а как стали подходить, засвистели они – и все как сквозь землю провалились. Ну, да ведь голод не тетка: выйдут, как есть захочется. Но и пятнадцать минут прошло, и полчаса, и час, а нам с Ван Ванычем ни одного даже выстрела сделать не удалось. Мелькнет в норке головка и исчезнет. Ружья поднять не успеешь – где уж тут выстрелить! Потом еще хуже стало. Вдруг свистнет где-то сзади. Обернешься быстро-быстро – только хвостик увидишь, как он в норке исчезнет. Так со всех сторон – норки ведь кругом – то тут свистнет, то там. Вертишься, как пугало огородное на ветру, а толку нет. Разыгрывают нас емуранки, прямо разыгрывают! Часа три промаялись. Ван Ваныч и говорит: – А ну вас, с вашим арифмометром! Ясно, просчет у вас получился. У меня лысина от солнца разболелась, я домой пойду. Я остался. Очень уж хотелось доказать, что я прав. Сел. Ружье на колени приладил: на весу-то держать тяжело. Навел дуло прямо на норку. «Мелькнет, – думаю, – в норке, я его и…» Мелькнуло. Я – бац! Пыль столбом. Подбежал к норке – ничего нет. Стрелял я так, стрелял, – все патроны кончил. Одну емуранку убил. А назад шел рекой – уже смеркалось. Вижу, хакаска Марьюшкина на коне неподвижной тенью чернеет над берегом Абакан-реки, вниз уставилась – на воду, в берег ли, не знаю. С крыльца я обернулся – она передвинулась, в другом месте над берегом стоит. И все, как цапля, в воду глядит. На другой день Ван Ваныч говорит мне: – Ясно, ваш способ никуда не годится. Кустарный способ. В таком деле надо в технике быть хорошо подкованным, современные достижения знать. – Пожалуйста, – говорю, – поищите достижения техники, Ван Ваныч. А я постараюсь пока заснять этих самых емуранок. Каждое утро стал я в степь выходить, емуранок караулить. И тут у меня ничего не выходило. Уж я аппарат на треножник прилаживал, сам в сторонку отходил. Сколько пластинок испортил. Нет, не даются зверюшки заснять, хоть ты плачь! Хакаска-председательница что-то к Марьюшке бросила ездить. Зато каждый день с утра до ночи можно было ее видеть на берегу Абакан-реки. С ней теперь была целая артель хакасов, мужчин и женщин с лопатами. И чего-то они все рылись там на берегу. Потом они бросили приходить, и я пошел посмотреть на их работу. Берег разрыт был, но к чему – непонятно. До воды оставалось еще очень далеко, несколько метров. Наверно, хотели воду куда-нибудь отвести, да убедились, что не так-то просто, и бросили. Дни стояли ясные, и я все со своим аппаратом за емуранками охотился. Наконец, как-то ночью гроза разразилась. Да не над нами, а в горах где-то. Гром, молния, шум далекий, а у нас – ни дождинки. Утром встаем – все гремит, тучи клубятся над горами. А над нами – чистое небо. Я скорей аппарат под мышку и, без всякого чая, шасть в степь. Дело в том, что в норке у емуранок народились малыши и стали уже носы на свет выставлять. Малыши, известно, не так сторожки, как взрослый зверек. И я рассчитывал сегодня непременно хоть два-три удачных снимка сделать с них. На берегу Абакан-реки чернела в седле хакаска. Увидев меня, она вынула трубку изо рта и что-то мне закричала. Но мне было не до нее. Я отмахнулся рукой и побежал от реки к одному местечку в степи, где еще вчерашний день наметил себе норку с емуранчиками. Я очень спешил, потому что в горах все еще гремел гром и я боялся, что тучи надвинутся к нам, польет дождь, и уж тогда, конечно, нечего и думать снимать. Емуранка-мамаша стояла столбиком у норки. Когда я подошел, она резко свистнула и провалилась под землю. Я установил аппарат в полутора метрах от норки. И вот наконец-то мне повезло: через несколько минут из норки высунулась словно бы мышка. Черный глазок, черное ушко. Я – щелк! Зверюшка мгновенно исчезла в темной норке. Но было поздно: моментальный снимок был готов. Не прошло и пяти минут, как снова из норки показалась тупенькая мордочка и сейчас же за ней другая, такая же. Братишки застыли, глядя на меня, как птицы, одним глазом. Ждали, когда я уйду, чтобы выскочить из норки. Чик! – оба они попали ко мне на пластинку. В это время я услышал позади себя какой-то странный шелест, шипение какое-то и тревожные свистки емуранок. Оглянулся… и чуть было не опрокинул аппарат на землю. По степи прямо на меня широким ровным потоком шла вода. Быстро и бесшумно она разливалась вправо и влево. Я даже не успел сообразить, откуда вдруг взялась тут вода. Я подхватил аппарат и побежал вправо, к дому. Поток быстро настиг меня, и через минуту я бежал уже, как по мелкому морю, по колено в воде. Со всех сторон вокруг меня выскакивали из воды емуранки. Завидев меня, с писком кидались назад, в норки; я видел темные отверстия их норок сквозь совершенно прозрачную воду. И емуранки сейчас же снова выскакивали из затопленных норок. Вокруг меня барахтались в воде мыши, что-то черное проплыло мимо фыркая. Кажется, это был крот. Как я потом жалел, что не заснял эту замечательную картину! Но в те минуты мне было не до того. |